– Скажи, а чем, собственно, тебе все это грозит? Ну, если дело вдруг сложится наихудшим образом? – спросил Дэниэл почти нежно, но его вопрос в очередной раз пробудил самые неприятные из ее страхов.
– Не хочу даже думать об этом. – Ния закатила глаза к потолку.
– И все-таки – какие могут быть для тебя последствия?
Ния глубоко вздохнула и выразительно посмотрела на Дэниэла.
– Худшим исходом явилось слушание дела в суде. Если в результате будет еще и вынесено определение, что по причине клеветы репутация Джимми Мэхони безнадежно пострадала, то на основании определения журналу «Истерн Эдж» придется выплатить истцу весьма значительную сумму. Хотя в моей статье содержались определенные гарантии на такой случай, боюсь, что после упомянутого решения суда Антонии Филлипс придется подыскивать себе новую работу.
– Что не будет столь уж сложной задачей для упомянутой Антонии, не правда ли? – заметил он довольно бодрым тоном, в котором явно проглядывало намерение ее поддержать. Ния сразу поняла, к какой мысли он старался ее приучить.
– Нет, Дэниэл, это, конечно, не станет для меня концом света. – Она решила взглянуть на возможность потери работы более-менее рационально. – Но моя карьера от этого в значительной степени пострадает.
– Ничего. Ты, безусловно, сумеешь все восстановить, – объявил он с такой уверенностью в голосе, что Ния почувствовала себя значительно лучше. – Но ведь все это в худшем случае. Есть шансы – и довольно значительные, что дело до слушания так и не дойдет. Если Мэхони возобновляет его исключительно по политическим соображениям, он может и сам не захотеть доводить его до суда. Вдруг он проиграет? Что тогда?
«Меткое замечание», – подумала Ния и улыбнулась.
– Он и впрямь может ограничиться одним только шумом, – уверенно продолжал он, – который возникнет вокруг всей этой истории. Кстати, шум этот будет весьма полезен для него еще в одном – поможет ему напугать прочую журналистскую братию и заставит ее воздержаться от публикации порочащих Мэхони статей. Это будет еще и очень своевременно.
Ния буквально ожила, прослушав эту тираду, и заявила:
– Ты прав, Дэн. Когда ты облекаешь свои мысли в слова, я самым искренним образом начинаю верить, что все произойдет так, как ты предсказываешь. Но… предсудебное разбирательство все-таки состоится. Уж и не знаю, как я все это переживу.
Перегнувшись через стол, Дэниэл накрыл ее сжавшуюся в кулачок руку своей теплой ладонью.
– Будь спокойной и сосредоточенной и старательно подготовь все необходимые для процесса материалы. Делай свое дело хорошо – и положись на судьбу. Тем более что альтернативы у тебя нет.
Ния неожиданно для себя пришла к выводу, что судебная повестка, едва не сделавшаяся причиной нервного срыва, тревожит ее теперь все меньше и меньше. Возможно, у нее просто притупилась острота восприятия. Шок, так сказать, изжил сам себя. Но всего вероятнее, что разговор с Дэниэлом помог ей увидеть все в не столь уж ужасном ракурсе. Как хорошо было обсуждать с ним всевозможные дела. Он был так рассудителен, так хорошо умел сочувствовать. Слишком много времени прошло с тех пор, когда в моменты слабости ей на помощь спешили мужские разум и сила. Возможно, именно по этой причине – за его готовность ей помогать – она обожала его еще больше.
Ния разжала кулачок и охватила его ладонь, укрывшую ее руку.
– Спасибо тебе, Дэн, – сказала она. – Мне это было очень нужно! – В ее улыбке можно было обнаружить следы легчайшей иронии и… и нечто большее. В ней снова пробудилось женское начало, которое заново открыл в ней Дэниэл, и, хотя разум ее вопил во весь голос: «Не обольщайся!», она проявила безрассудство и не обратила на эти вопли никакого внимания.
Пальцы Дэниэла почти намертво сцепились с ее тонкими пальцами.
– Пойдем-ка, Ния. Позволь мне проводить тебя в офис.
Они снова отправились по ставшей уже знакомой дороге до офиса, но на этот раз не торопились, стараясь продлить удовольствие от совместной прогулки. Дэниэл продел ее руку через сгиб своего локтя в надежде сохранить и поддержать установившуюся между ними близость.
– А знаешь ли ты, Дэниэл, что тебе снова это удалось? – сказала Ния, испытывая мстительное желание его поддеть.
– Что именно, детка?
– Ты опять заставил меня рассказывать о себе. Так происходит всякий раз, когда мы встречаемся. Думаю, в один прекрасный день ты станешь адвокатом.
– Очень может быть, – улыбнулся Стрэйхен.
– Нет, в самом деле – в искусстве разговорить человека тебе просто нет равных. В твоем присутствии мне было так комфортно, что я просто не могла удержаться и не рассказать тебе о том, что меня волновало.
– А я и рад. – Он одарил ее взглядом, куда более теплым и нежным, чем это бывает, когда человек просто «рад». Если Ния была в восторге от второй половины дня, то Дэниэл, надо сказать, наслаждался общением с ней ничуть не меньше.
– Как было бы хорошо, чтобы мы были откровенны друг с другом. Я так много тебе рассказываю, а ты… – с упреком начала Ния. – Мне просто необходимо знать о тебе побольше. Неужели ты всегда хотел стать баскетболистом?
Он вдруг стал отвечать очень охотно, видимо, тема его устраивала.
– Представь себе, эта игра действительно нравилась мне с детства. Однажды отец повесил корзину на дерево в конце подъездной дорожки. Я радовался от души. Но что-то понял я значительно позже. Появилось серьезное отношение к игре. Баскетбол мог помочь мне заработать на учебу, да и во многом другом.
– Например?
– Например, когда я поехал в Индиану, мне была предоставлена стипендия. Если бы я ее не получил, сомневаюсь, что мне вообще пришлось бы учиться в колледже.
– Твои родители, должно быть, очень тобой гордились.
– А как же! Они и сейчас гордятся. Они вообще такие – гордые и упрямые.
Они вышли за пределы Правительственного центра и медленно побрели вниз по Тремонт-стрит.
– То есть как это? – спросила Ния, надеясь услышать наконец хоть что-то определенное.
– Мой отец в течение многих лет служил на почте, а мать преподавала музыку. Они экономили буквально на всем, чтобы дать мне возможность жить, как мне хочется.
– А у тебя есть сестры или братья? – поинтересовалась Ния, задирая голову, чтобы видеть его лицо.
– Моя мать родила девочку, когда мне было три года. Моя сестра умерла через восемь месяцев, я даже не успел почувствовать, что я теперь не один у родителей. Тогда никто не знал, отчего девочка умерла. Теперь это синдром внезапной смерти. Звучит очень страшно. И до сих пор, в общем, неизвестно, в чем там дело. Как бы то ни было, – тут он крепко сжал ее руку, словно для того, чтобы лишний раз убедиться в ее присутствии и почерпнуть из этого уверенность и спокойствие, – они не могли себе позволить потерять еще и меня. С меня просто сдували пылинки. Родители вложили в мою скромную особу все свои силы и наличные средства.
– Да уж, любили тебя, наверное, свыше всякой меры.
– Любили и тем самым портили. – Он криво улыбнулся, и в улыбке его проступила тщательно скрываемая от посторонних глаз печаль. Ния заметила это, и у нее от сочувствия к нему сжалось сердце. – Ну вот. Они квохтали надо мной до тех пор, пока… не заболела мать. Тогда наступила наша с отцом очередь сдувать пылинки с матери.
– Что с ней произошло?
– Болезнь трудноизлечимая, тяжелая. Она обрекла мою мать на жизнь в сплошных мучениях. Прогрессирующий суставный артрит. Мой отец постоянно возил ее по врачам, но, как выяснилось, необходимо было хирургическое вмешательство. – Стоило Дэниэлу заговорить о матери, как резкие черты его лица смягчились. Ния обращала внимание на любую мелочь, которая могла ей помочь понять Стрэйхена.
– Ей делали операцию за операцией, заменяя то этот, то тот сустав искусственным. И хотя ей стало полегче, передвигаться она могла теперь только в инвалидном кресле.