Гусева (задумчиво):
– А молодым литераторам вы посоветовали бы такой… странный извилистый путь?
Слеповский (отмахивается):
– Я бы им посоветовал даже не начинать, если они не готовы очень многим пожертвовать и почти всем рискнуть. Во времена Фейсбука, Твиттера и Инстаграма профессиональное написание книжек вообще превращается в социальное и экономическое самоубийство. Современный человек уже давно не способен сосредоточиться на протяженном нарративе, он может только залайкать остроумную фотожабу или небольшой пост как максимум, и со свободной душой вернуться к просмотру видосиков с пожиранием шавермы на Ютубе.
Гусева:
– Безрадостная перспектива. Хорошо, возвращаясь к событиям в Госдуме, как думаете, они там вообще серьезно работать собираются?
Слеповский (с наигранным испугом):
– Боже упаси, пусть лучше занимаются клоунадой дальше. Если они в поте… э-э… лица начнут принимать законы, жить народу станет и вовсе невозможно. Есть один чудесный момент у Стругацких в романе «Град обреченный». Там люди в порядке бреда или прикола предполагают введение кого-либо бессмысленного или даже безумного закона, иногда рассказывают как нелепый слух очередную дикую инициативу правительства. Все смеются и забывают. А впоследствии между делом вдруг случайно выясняется, что именно такой закон принят и действует. А люди отсмеялись, ужаснулись и со временем как-то смирились. Именно это в России и происходит прямо сейчас и на перспективу…
Гусева (с сомнением):
– Но ведь Госдуму избирает сам народ?
Слеповский (жестко):
– Про выборы – это отдельная, перенасыщенная обсценной лексикой, а попросту – отборным матом, тема. Ни одной оппозиционной партии к равноправной избирательной компании допущено не было, в Госдуму важно прошествовал только выводок сытых кастрированных котов, которые приручены, лояльны и занимаются продажей избирательских душ в администрацию Президента.
Гусева:
– Страшная картина.
Слеповский:
– Да уж. «Мы строили, строили и, наконец, построили!» – сказал Чебурашка, с удовлетворением созерцая всё население самой большой в мире страны, напряженно замершее ровным каре в ожидании приказа какого-то крокодила.
Гусева (разочарованно):
– Научились-таки ходить строем.
Слеповский:
– Только такое поведение благодушно принимается восточным деспотом. А страна уже давно свалилась в излишне натуралистичную азиатчину. И всё потому, что Пулин не захотел быть правителем по западному образцу, а возжелал быть владычицей морской.
Гусева:
– По поводу социально-политического устройства России: вы обещали разъяснить вашу концепцию «Uno/dos/tres».
Слеповский (с воодушевлением):
– Да. Всё это очень просто. Россия держится на трех китах: Uno – Уховность, dos – Духовность, tres – Треуховность. Уховность – импортозамещение продуктов местными традиционными, а особенно ухой из бесплатных, что очень утилитарно в условиях кризиса, собственноручно выловленных речных рыб, лесными грибами и ягодами…
Гусева:
– Настоящая диета двенадцатого века!
Слеповский:
– Назад, к природе и скрепам! Далее. Духовность – издевательство над беззащитными в армии…
Гусева:
– Духами?
Слеповский:
– Именно, беспредел в армии, тюрьме, да и вообще – унижение бесправных и нижестоящих везде, где присутствует хоть какая-то иерархия.
Гусева:
– То есть повсюду…
Слеповский:
– Да. И Треуховность – способность ватников узнавать друг друга по горящим шапкам – излюбленным треухам, то есть традиционная и безответственная круговая порука.
Гусева:
– Ну вот, всё и разъяснилось. По поводу духовности. Как вы относитесь к передаче очередного собора в руки РПЦ?
Слеповский (раздраженно):
– Меня просто выводит из себя весь этот пустой скандал на ровном месте. Представьте ситуацию: лежит на холодной земле ограбленный мужик с пробитой головой, весь в крови, почти не может пошевелиться. Лишь краешком уходящего сознания цепляет, слышит разговор над своим телом. Говорят два бандита, которые его ограбили: всё забрали: и кошелек, и документы, ботинки сняли, даже куртку стащили. И вот они спорят о том, что один бандит хочет у другого взять поносить его перчатки. Ну, а второй сначала, вроде бы, и не против: дескать, забирай. Но затем начинает сомневаться, стоит ли так запросто отдавать родное, привычное… И вот, представьте, у этого замерзающего, теряющего сознание и кровь галлонами мужика спрашивают прохожие: а ты-то что думаешь? Отдавать второму перчатки или нет? Серьезно? Да пошли бы вы на хер с этими перчатками! Какая разница, кому из бандитов они будут принадлежать? Он думает, как ему физически выжить, ведь его так окучивают регулярно уже последнюю тысячу лет то один бандит, то второй, а чаще оба одновременно.