Я сел на диване, рывком откинув одеяло. Господи, ну зачем ты шлёшь мне эти мерзкие видения? Если я ничего не могу сделать? Спуститься, позвонить в дверь и строго зачитать душеспасительную нотацию? Или вызвать туда милицию? Чтобы их пораскидали по колониям и уж точно угробили? Да пропадите вы пропадом…
Я оделся, вышел на кухню, достал бутылку водки, вынул рюмку и подул на неё, стряхивая пыль. Извлёк из холодильника остатки хлеба и сыра. Налил рюмку до краёв и обернулся к Гейтсу. Тот запрыгнул на табуретку возле меня и зевнул так, что пасть вывернулась почти в обратную сторону.
– Давай-ка, Гейтс, помянем с тобой разные хорошие штуки, которые я потерял… – я поднял рюмку.
Гейтс недовольно мяукнул.
– Извини, – сказал я, опустил рюмку, вылез из-за стола и насыпал ему корма.
Гейтс начал лопать, я снова поднял рюмку и начал:
– Гейтс, а Гейтс? Давай-ка с тобой помянем компьютер. Понимаешь, Гейтс… Да ничего ты не понимаешь… Ты работал когда-нибудь за компьютером, Гейтс? Нет? А что тебе мешает, если у тебя есть глаза? По ноутбуку ты, помнится, топтался, грелся на нём, когда я приносил с работы… Ты вообще понимаешь, что такое компьютер, Гейтс? Компьютер – это когда вся твоя жизнь лежит на твоём столе и одновременно по всему миру. Это фотографии из Турции, куда ты ездил с Аллой. Это вся переписка, вся работа, все фильмы, все книги, вся музыка… А ещё интернет, где скоро будет вообще всё, что люди собрали за свою многотысячную историю, только задай вопрос – и подставляй мешок для ответов. И вот всё это у тебя много лет было, а теперь отобрали. Понимаешь? – Мне показалось, что Гейтс кивнул. Хотя он стоял ко мне задом и просто тыкался мордой в миску с кормом. Я поднял рюмку: – Прощай, компьютер!
Закусывать я пока не стал, а налил следующую:
– После компьютера, Гейтс, мы с тобой помянем телевизор и кино. Ты меня слушаешь вообще, морда? ТВ и кино – тоже экраны, которые созданы световыми людьми для световых людей и больше ни для кого. И пусть они не всегда умно смотрелись, но… – Я махнул рукой. – Прощайте, экраны!
Закусив сыром, я немного посидел на табуретке, наблюдая, как Гейтс шумно лопает. Тоска не проходила. Наоборот – усиливалась. Я налил следующую рюмку.
– Слышишь, Гейтс! Хватит жрать! Жрать хватит, говорю! – Я потыкал в него тапочком, и Гейтс обиженно мяукнул. – Вот так-то. Ты знаешь, что такое общение, Гейтс? Что? Ну-ка, отвечай! Мяу? Нет, брат лохматый, не мяу. Общение – это почта, бумажная, электронная, сообщения всякие, SMS… Что, Гейтс? Мяу?.. Ну… – Я шмыгнул носом. – В чем-то ты, конечно, прав. Мяу наше с тобой звуковое – конечно, тоже общение. Хоть какое-то общение мне оставили, и то спасибо… Вот только твоё «мяу» недалеко полетит. А чтобы далеко полетело, да в любую щель просочилось, придется твоё «мяу» записать буквами. Хоть на время. А вот с буквами у меня теперь полное мяу… Брайль плохая замена Кириллу и Мефодию. – Я взмахнул рюмкой, так, что водка плеснула через край. – Прощайте, буквы, прощай общение!
Закусив сыром и заставив себя разжевать стальной кусок хлеба, расцарапавший мне всё нёбо, я повернулся к Гейтсу:
– За транспорт мы пить будем, Гейтс? За машину, которую мне не водить? А за работу, за мою профессию? Или мы уже пили за компьютер? – Я вздохнул, а Гейтс зевнул. – Да, с логикой у меня что-то плохо. Вот так и теряются профессиональные навыки… Нет, надо выпить. Прощай, транспорт! Прощай, работа!
Я встал, походил по кухне, порылся в холодильнике, но там больше ничего не было, кроме сырой картошки, разложенной по полочкам рукой Аллы… Я вздохнул и нежно положил руку на одну из картофелин, ожидая, наверно, почувствовать остаток тепла её руки. Разумеется, картошка была ледяной, да ещё и сырой на ощупь. Пора. Надо было за это выпить в первую очередь, да всё у меня так. Я налил рюмку.