– Закусывай, закусывай, – Гейтс кивнул на хлеб.
– Да ну его, горло дерёт, – поморщился я.
– А ты в воде размочи, – посоветовал Гейтс.
Я отвинтил кран и подержал хлеб над струёй воды. И налил ещё рюмку.
– За что, Гейтс?
– За деньги? – предложил Гейтс.
– Что-о-о? – обалдел я. – Какие деньги, милый?
– Ну, – Гейтс задрал лапу и начал выкусывать что-то в шерсти. – Ты вон, сколько денег выбил. Со старой работы. За ремонт крыла. Даже за аварию содрал, сколько положено…
Я долго и укоризненно смотрел на кота, но он укоризны не замечал, а продолжал выкусываться. Нужны были другие аргументы. Тогда я поставил рюмку и вышел в коридор. И вскоре вернулся, держа в руках пачку с моими сбережениями.
– Вот про это ты говорил, да? – я сунул деньги ему в морду. – Жри! Отворачиваешься? Нет, жри! Жри, гад! Не хочешь жрать? Не нужно тебе? А мне нужно?
Гейтс обиженно молчал.
– На, смотри!
Я дернул за рукоятку и распахнул оконный стеклопакет. В кухню ворвался прохладный сквозняк и заметался синими шуршащими искрами.
– Вот за это ты мне предлагал выпить, Гейтс? – Я размахнулся и швырнул пачку в окно.
Наверно бестелесные купюры ещё долго и красиво кружились в воздухе, но я-то этого не видел. И в этом тоже был особо символический смысл.
– Ну и дурак, – зевнул Гейтс и отвернулся. – А обо мне подумал? Чем меня кормить будешь?
– Мышей будешь ловить! – огрызнулся я и поднял рюмку. – За что пьем? Какие у нас ещё подарочки?
Гейтс дипломатично молчал. А может, обиделся.
– Тогда я скажу. – Рюмка в моей руке подпрыгнула и плеснулась через край, я взял бутылку и долил до полной. – Выпьем за мерзости, Гейтс! За все человеческие поступки и мерзости, которые люди научились скрывать от света, но не догадались скрывать от звука! – Я сам поразился, насколько красивая и складная вышла фраза, хотя к концу уже не помнил, что было вначале, просто слова хорошо катились по инерции друг за дружкой. – Выпьем, Гейтс! За моего бывшего начальника! За соседей! За лучшего друга Кольку! – Я помолчал и добавил. – И на Аллу бы ещё поглядеть, чем она занимается по будням и вечерам, что там было с Барановым и вообще…
– Остынь, – перебил Гейтс.
– О'кей. – Я поднял рюмку. – Здравствуйте, мерзости!
Я выпил, поперхнулся и схватил кусок хлеба. Рот тут же наполнился мокрой хлебной кашей, а под ней зубы наткнулись на горбушку, всё такую же стальную и черствую.
– Дурак ты, Гейтс! – возмутился я, отшвыривая горбушку в угол кухни. – Советчик, мать твою! Размочи в воде… Сам жри такой хлеб!
– С удовольствием, – кивнул Гейтс, мягко плюхнулся на пол, пошёл в угол, обнюхал горбушку и вроде даже начал её облизывать.
Я вылил из бутылки всё, что оставалось, получилась отличная полная рюмка. Пить её не очень хотелось, но куда же её девать?
– За что последнюю пьём, Гейтс? – позвал я.
– Твоя рюмка, ты и пей, – огрызнулся Гейтс, но все-таки отвлёкся от горбушки и запрыгнул на табуретку.
А на меня вдруг накатила волна пафоса и романтики.
– Знаешь, Гейтс… – начал я. – Давай выпьем эту последнюю рюмку без кривляний. Выпьем за то, чтобы хорошо видеть то, что нам положено. И никогда не видеть всего того, на что нам смотреть незачем!
– А ты умнеешь… – заметил Гейтс. – Одобряю.
И я выпил.
* * *
Встал, доплёлся до окна и прислонился лбом к прохладному стеклу.
– За музыку не выпили… – вздохнул я. – И музыки ведь теперь толком не послушаешь…
– Хочешь, плеер принесу? – предложил Гейтс.
– Не знаю… Наверно хочу.
Гейтс бесшумно вышёл и с грохотом вернулся. Во рту у него был один из наушников, а mp3-плеер волочился по полу.
– Спасибо… – Я поднял плеер, с трудом вставил наушники в оба уха и включил.
Сперва мне показалось, что ничего не играет, затем я услышал. По спине прополз холодок.
– Что это? – спросил я.
– Air – «Empty House», – ответил Гейтс. – Слушай, я вот что думаю. Смотри, вот сперва ты поминал всё, что это ухо у тебя забрало, да?
– Угу, – кивнул я.
– А потом перечислял все гадости, которые получил взамен, да?
– Угу, – кивнул я.
– А что полезное оно тебе даёт?
– Слушай, Гейтс, – поморщился я. – Задавай мне сейчас только простые вопросы, чтобы я мог это… «да» или «нет»…
– Ну, извини, – обиделся Гейтс, – что делать, если вопрос сложный? Ухо тебе что-то полезное даёт?
– Нет.
– Уверен?
– Да. Я устал всё время видеть то, что видеть мне не положено…
– А тогда зачем оно тебе?