Пока он говорил, Ксения взглянула на «кадровичку», та в тот момент тоже смотрела на нее, кивнув, когда Ермолов ее представил. Выглядело и как приветствие, и как одобрение. Ксения отвела глаза и сказала:
— Думаю, понимаю. Но все же хотелось бы конкретики.
— Разумеется, — Валентин Петрович взял со стола тонкую папку и протянул ей. — Можете прочитать и посмотреть фото. Из гражданской авиации за такое увольняют. Вам это не могло быть неизвестно.
Ксения взяла папку. Фотографии из кабины. Она и нимфа. Селфи. Пролистала дальше. Служебная Фриза. «О нарушении дисциплины и правил техники безопасности во время полета». Ксения поморщилась, словно увидела перед собой трепыхающиеся лапы мухоловки, которую за мгновение до этого шарахнули домашней тапкой. Мокрое место, а вокруг шевелящиеся лапки. Мерзость. Басаргина сдержала судорогу, возникшую в руках, и передала документы обратно Валентину Петровичу.
— Вам есть что сказать по этому поводу? — теперь голос подала Анна Станиславовна.
— Я не стану говорить, что это фотомонтаж, — ответила ей Ксения, кивнув на папку. Начальство сектора безопасности скептично хмыкнуло. Но вслух изрекло:
— Виталина Сусиденко тоже будет подвергнута взысканиям, в службу бортпроводников нами был направлен запрос по этому поводу, но вы же понимаете, что с вами — сложнее. Вы второй пилот. И женщина, к тому же.
— Валентин Петрович, мы разговор начинали с необходимости избежания предвзятости, — подала голос Анна Станиславовна. При этом она мягко улыбалась и играла карандашом в пухлой ладошке.
— И тем не менее! КВС подал жалобу! Ваш, Ксения Викторовна, КВС! Я полагаю, инструкции вам хорошо знакомы?
— Конечно же, — подтвердила Басаргина. Помолчала. И спросила: — Можно вопрос?
— Спрашивайте.
— Это единственная жалоба Игоря Владимировича?
Валентин Петрович поджал губы и уткнулся в папку.
— Формально — единственная.
— В начале весны Игорь Владимирович сетовал на вашу недисциплинированность, — добавила кадровичка. — Как раз когда с хоро-о-ошим таким шнобелем ходил.
— Анна Станиславовна! — рявкнул Ермолов и снова взглянул на Ксению: — Если бы эти фото хотя бы не были опубликованы в Инстаграме! О чем вы думали?
— Лучше бы вы поинтересовались об этом у Фриза, — буркнула Ксения.
— Давайте без намеков!
— Простите.
Валентин Петрович кивнул и сложил на столе руки, соединив ладони домиком. После чего, заметно успокоившись, снова заговорил:
— Начнем с объяснительной. Вам ее в любом случае придется писать, но, боюсь, этим не ограничится. Игорь Владимирович настаивает на том, что летать с вами больше не станет. Закрепление в экипаже было в некотором смысле вашей привилегией.
— Его же стараниями, — усмехнулась кадровичка. — Он — человек широких взглядов.
— Анна Станиславовна, пожалуйста, не превращайте беседу в балаган! Это вы мне с утра про толерантность и сексизм втирали, кажется? Ей, — Валентин Петрович кивнул на Басаргину, — дали налетать часы с опытным командиром.
— Тогда, возможно, пора отправлять в небо на равных условиях с остальными?
— После случившегося?
Анна Станиславовна поджала губы и негромко проговорила, обращаясь то ли к Ксении, то ли к Ермолову:
— Более всего меня интересует, где находился сам КВС в момент, когда делались снимки.
— В кабине, — так же «в воздух» проговорила Басаргина.
— Сусиденко утверждает другое! — возмутился Валентин Петрович. — И в этом случае, вы подвергали риску сотню душ на борту!
Ксения подумала некоторое время, уставившись в стол. Потом отпила воды.
— Я понимаю меру своей вины, — заговорила она.
— Это прекрасно, что вы понимаете. Еще бы понять, что с вами делать, — теперь мужской голос звучал ворчливо. Так, что сразу было ясно: «Баба за штурвалом!».
Во всяком случае, именно так, вероятно, его интонацию трактовала Анна Станиславовна. Она встала с дивана, подошла к столу и положила на него блокнот. Отодвинула стул и села сама. Внимательно посмотрела сначала на Валентина Петровича, потом на Басаргину. А потом мягким, как и она сама, голосом проговорила:
— А теперь давайте серьезно, Ксения Владимировна. Какие отношения у вас с Фризом?
— У меня — никаких! — резко ответила та.
Анна Станиславовна кивнула. В глазах ее мелькнула сталь, так не сочетавшаяся с голосом и округлостью фигуры.
— Тогда спрошу прямо. Имела ли место двусмысленность его отношения к вам?