Мегера.
Как так вышло, что он влупился в наидебильнейшую утреннюю историю с жилицей квартиры сверху в форме… кого там? стюардессы? Парамонов не имел ни малейшего представления. Вообще-то, с его точки зрения, хозяином положения должен был себя чувствовать он сам. К тому имелись все предпосылки.
Во-первых, объективно — это ее трубы погрузили его жизнь в хаос.
Во-вторых, субъективно — баба все-таки.
В-третьих — ненавязчиво — так-то он ей помог. Вроде бы как.
Ну, правда. Как оставить незапертой на ночь квартиру посторонних людей и уйти восвояси, когда не успел еще и с замком разобраться. Ситуация патовая, и самому себе Глеб не без иронии крутил у виска пальцем. Но ночевать пришлось. Золотые колечко и цепочка с подвесом в вазочке на прикроватной тумбочке и плазма с весьма недешевым ноутбуком сомнений в правильности этого с любой точки зрения ненормального решения не оставили. Еще обчистят.
Тогда, на не совсем трезвую голову, Глебу все это казалось стройным и логичным. И делало самого себя в собственных глазах чуть ли не Доктором Стрэнджем. Когда же его разбудили пощечиной, от ореола супергероя не осталось и следа. А он сам был Машей. Ну, той самой, которая «кто сидел на моем стульчике, кто пил из моей чашки». Подстава. Видимо люди в форме так действовали на его подсознание. И похрену, что форма не полицейская.
И он всерьез не знал, на кого больше злится. На нее — за отсутствие ожидаемой реакции. Или на себя — за то, что ожидал этой самой реакции. Последнее, впрочем, тоже было вполне привычно. Самоистязанием он занимался последние полтора года.
А вот кефирчик в очередной раз сотворил чудо — в смысле ожиданий не подвел.
И потому к вечеру более-менее проспавшийся и очухавшийся Глеб Львович Парамонов в потертой кожаной куртке и не вполне бритый выползал из своей квартиры на первом этаже девятиэтажки с тем, чтобы отправиться на обожаемую работу. Рвение к труду — шажок на пути к великой цели. Вылезти из дерьма.
Но в это самое дерьмо его опустили в который раз — порога дома не перешагнул, а будто за шкирку в бочку окунули.
Клац — поворот ключа в дверном замке.
Клац — щелчок где-то в шее.
Клац — скрип металлической дверцы почтового ящика.
И негромкий шелест внутри. Конверт — Парамонов сто лет не получал бумажных писем. Парамонову вообще никто не писал. Некому было писать.
— Круто… — пробормотал он, узрев внутри конверта несколько банкнот с изображением Леси Украинки.
Клац.
И дошло.
Благодарность. Вместо нормального «спасибо». Или это и есть спасибо? Или «извините за утро».
Клац.
И он погасил в себе приступ подступающего бешенства. Знал, как это делается. Умел, практиковал. Иначе с отдельными индивидуумами рисковал просто не справиться. А ненависть к человечеству давно уже была им приобретена — почти профессиональный навык.
Теперь к общей какофонии добавились крайне негативные чувства к соседке со второго этажа. Всего лишь. Забить. Забыть. Идти на работу.
Смена в двадцать четыре часа притупляла и бешенство, и любые другие чувства. Их он просто отключал. Превращался в машину с фонендоскопом на шее — ходил, говорил, выдавал на-гора знания, необходимые на вызовах. Но не чувствовал. Ни бешенства, ни сожалений, ничего.
Переступал порог, переодевался, выдыхал в пересменку, когда вызовов было не очень много. Встретил Татьяну Ивановну — старую знакомую, с которой работал первые пару месяцев. Она смену сдавала. Махнула ему, кажется, тоже почти не имея на то сил. И ушла переодеваться. Домой. Спать. Возраст сказывался. Но губы, накрашенные красной помадой, всегда улыбались, хоть двенадцать часов в смене, хоть двадцать четыре.
Заглянул в аквариум. Расписался в документах. Ушел смотреть машину. В эту ночь он с новеньким шофером, имени не помнил. Петрусь заступает в восемь. До восьми еще продержаться. Илонка вечно опаздывает, а перед самым выездом звонок из аквариума оповестил: сегодня один, звезда смены заболела. В каком-то смысле он выдохнул — никто не станет жужжать под ухом. Хотя и трудно, когда один.
А потом с первым же вызовом понеслась душа в рай.
«112 на Касияна 11, 22. Головокружение, перестал разговаривать. Предположительно инсульт».
Это чтобы жизнь медом не казалась. Предыдущие две машины уехали со станции к пациентам с ОРВИ.
— Валера, семьдесят пять минут на все.
Да, Валера — новенький водила. Мальчишка, очень серьезный, лавирует в потоке автомобилей, не желающих пропускать. Умница.