9
Носитель одного голоса — это еще не ушедший в лес, еще не партизан. С исторической точки зрения он даже опаздывает. Это видно также в том, что он отрицает. Только когда он окинет взглядом всю партию, он может появиться со своими и вероятно поразительными чертами.
Для этого он, прежде всего, должен выйти из рамок старых представлений о большинстве, которые все еще действуют, хотя они были освещены уже Берком и Риваролем. В этих рамках меньшинство в 1 % совсем не будет иметь значения. Мы видели, что оно служит скорее для того, чтобы подтверждать подавляющее большинство.
Это изменяется, если не иметь в виду статистику, в пользу соображений ценности. В этом отношении один голос так сильно отличается от всех других, что он даже придает им курс. Мы можем поверить носителю этого голоса, что он не только может создать собственное мнение, а что также он придерживается его. Мы также можем поэтому признать мужество нашего человека. Если, вероятно, в долгие времена чистого применения насилия, находятся одиночки, которые хранят знание своего права даже среди жертв, то именно здесь нужно искать их. Также там, где они молчат, всегда, как над невидимыми утесами, движение будет вокруг них. На их примере оказывается, что превосходство в силе, даже там, где оно изменяет исторически, не может создать право.
Если мы рассмотрим положение дел под этим углом, власть одиночки посреди серых масс кажется не такой уж незначительной. Следует учесть, что этого одиночку почти всегда окружают близкие, на которых он влияет, и которые разделят его судьбу, если он погибнет. Также эти близкие отличаются от членов буржуазной семьи или от хороших знакомых прошлого. Речь идет о более сильных соединениях.
Вместе с тем получается сопротивление не только одного из ста избирателей, а одного из ста жителей. У такого подсчета есть пробел в том отношении, что и дети к ним приобщены, хотя в гражданской войне человек рано становится совершеннолетним и ответственным. С другой стороны, в странах со старой историей права цифру нужно устанавливать выше. Однако речь уже идет не о числовых соотношениях, а о сгущения бытия, и вместе с тем мы входим в другой порядок. Здесь нет различия, противоречит ли мнение одиночки мнению ста или тысячи других людей. Также его знания, воля, его действие может уравновесить действие десяти, двадцати или тысячи других. Если он только решился выйти из статистики, тогда ему станет очевидно вместе с риском также и бессмысленное в его предприятии, которое лежит вдали от истоков.
Нам будет достаточно, если мы предположим, что в городе с десятью тысячами жителей есть сто человек, которые решили нанести вред силе власти. В миллионном городе живут десятки тысяч партизан, если мы воспользуемся этим именем, не вдаваясь пока в его значение. Это большая сила. Ее достаточно даже для свержения сильных тиранов. Диктатуры не только опасны, они одновременно и сами находятся под угрозой, так как жестокое проявление власти возбуждает также большую антипатию. В таком положении готовность крохотных меньшинств становится для диктатур опасной, прежде всего, если эти меньшинства разработали свою тактику.
Этим объясняется огромное увеличение полиции. Увеличение полиции до численности армий представляется на первый взгляд странным в державах, в которых одобрение стало таким подавляющим. Оно должна быть знаком того, что потенциал меньшинства вырос в том же самом отношении. Так это и обстоит на самом деле. От человека, который при так называемом голосовании за мир голосует против, при всех обстоятельствах следует ожидать сопротивления, и особенно тогда, когда у правителя возникают трудности. В отличие от этого никак нельзя с той же уверенностью рассчитывать на одобрение девяноста девяти других в том случае, если шаткое положение дел сохранится. Меньшинство в таких случаях подобно средству с сильным и непредсказуемым действием, которое пронизывает государство.
Чтобы найти эти зацепки, наблюдать, следить за ними, необходима полиция в большом количестве. Недоверие растет вместе с согласием. Чем ближе участие «хороших» голосов приближается к 100 %, тем больше будет число подозреваемых, так как нужно предположить, что носители сопротивления из статистически конкретного порядка теперь перешли в тот невидимый, которой мы называем «уходом в лес». Теперь нужно наблюдать за каждым. Слежка протискивает свои щупальца в каждый квартал, в каждый жилой дом. Она стремится проникнуть даже в семьи и достигает своих последних триумфов в самообвинениях больших показательных процессов: здесь мы видим индивидуума, который выступает в роли своего собственного полицейского и способствует своему уничтожению. Этот индивидуум больше не неделим, как в либеральном мире, а разделен государством на две половины, на виновную и на другую, которая обвиняет себя.