Какой странный взгляд, видеть эти прекрасно вооруженные и оснащенные, гордящиеся владением всеми средствами поддержания власти гордящимся государства в то же время такими чувствительным. Забота, которую они должны уделять полиции, уменьшает их внешнюю власть. Полиция ограничивает бюджет армии, и не только бюджет. Если бы большие массы были так прозрачны, так же одинаково направлены вплоть до атомов, как утверждает пропаганда, тогда полиция нужна была бы не больше, чем пастуху нужны собаки для защиты его стад. Это не происходит, ибо в сером стаде скрываются волки, то есть люди, которые еще знают, что такое свобода. И эти волки сильны не только сами по себе, но есть еще и опасность, что они перенесут свои ее качества на массу, когда забрезжит злое утро, так что стадо станет стаей. Это кошмар властителей.
10
К своеобразным чертам нашего времени относится связывание значительных выступлений с незначительными исполнителями. Это становится заметным, прежде всего, в его великих мужчинах; складывается впечатление, что речь идет о типах, которых можно найти в любой массе в женевских или женских кафе, в провинциальных офицерских столовых или неизвестных караван-сараях. Где помимо голой силы воли встречаются еще духовные поезда, можно сделать вывод, что тут еще есть старый материал, как например, у Клемансо, который можно обозначить как подлинный, честный.
Самое неприятное в этом спектакле — это связь такого малого уровня с огромной функциональной властью. Это мужчины, перед которыми дрожат миллионы, от решений которых зависят миллионы. И, все же, это те, при рассмотрении которых нужно согласиться, что дух времени безошибочно выбрал их, если рассматривать его под одним из его возможных аспектов, а именно аспектом сильного разрушения. Все эти экспроприации, обесцененивания, унификации, ликвидации, рационализации, социализации, электрификации, землеустройства, разделения и распыления не предполагают ни образования, ни характера, так как и то, и другое скорее вредит автоматизму. Поэтому где в цеховом ландшафте предлагается власть, она достанется тому, в ком незначительное превосходится сильной волей. Мы снова разберем эту тему, и, в частности, ее моральную интеграцию, в другом месте.
В той же самой мере, однако, в которой действие начинает падать психологически, оно становится значительнее типологически.
Человек вступает в причинные связи, которые он не охватывает своим сознанием сразу, не говоря уже об их формировании — только со временем приобретается взгляд, которое делает спектакль понятным. Только тогда господство будет возможно. Сначала нужно понять процесс, только потом можно влиять на него.
Мы видим как вместе с катастрофами появляются типы, которые показывают, что могут справиться с ними и которые переживут их, когда случайные имена давно забыты. К ним относится, прежде всего, тип рабочего, который уверенно и непоколебимо идет к своим целям. Огонь падения лишь подчеркивает его более сильным блеском. Он еще светится в неизвестном свете титана; мы не можем предугадать, в каких королевских городах, в каких космических метрополиях он соорудит свой трон. Мир носит его форму и вооружение и однажды, пожалуй, также его праздничную одежду. Так как он стоит только в начале своего жизненного пути, сравнения с законченным не отдают ему должное.
В его сопровождении встречаются другие типы — также те, в которых одухотворяется страдание. К ним относится Неизвестный солдат, безымянный, который как раз поэтому живет не только в каждой столице, но и в каждой деревне, в каждой семье. Места боев, его временные цели и даже народы, которые они представляли, погружаются в неизвестное. Пожары остывают, и остается что-то другое, общее, к которому обращаются больше не воля и страсть, а, пожалуй, искусство и уважение.
Как теперь дошло до того, что этот образ отчетливо связывается с памятью о Первой, но не о Второй мировой войне? Это основывается на том, что теперь отчетливо выступают на передний план формы и цели мировой гражданской войны.
Вместе с тем солдатское уходит на второй план. Неизвестный солдат — это еще герой, победитель огненных миров, взваливший на себя большую ношу среди механических уничтожений. Вместе с тем он — настоящий потомок западноевропейского рыцарства.