Голос мужа злой. Кипит раздражением похлеще, чем голос водителя, под чью машину я угодила. Невольно сжимаюсь, слезы все еще текут. Только теперь уже по другой причине.
— Вот видишь, что ты наделала! — бросает с укором Илья.
Аккуратно подтянув брюки на коленях, присаживается рядом со мной.
— Что творишь?! — встряхивает меня за плечи.
— Уходи! Не трогай меня! — бью его по руке. — Не трогай! Вали к ней! Вали! — кричу сквозь слезы. — Иди к ней! К любовнице своей с ребенком… Иди к ней.
— Не устраивай сцены… — скрипит зубами Илья.
Лицо напряжено, побелело. Глаза еще более ярко смотрятся на лице, перекошенном от эмоций.
— Интересно девки пляшут, — усмехается едва слышно водитель.
— Мужик, не обессудь. Сама виновата, сглупила. Давай на месте решим? Без гаишкников и прочей ерунды? — предлагает муж.
— Я скорую уже вызвал. По-любому придется оформить. Решать здесь нечего, машина не пострадала, но…
— Тогда я ее просто забираю. Если ты без претензий, — предлагает Илья.
Муж тянется ко мне решительно. Челюсти сжаты, взгляд полыхает ядовитой синевой.
Со слезами, пытаюсь встать снова, и теперь бол накрывает полностью. Чувствую ее в полной мере.
Вот теперь я чувствую, что пострадала.
По собственной глупости…
— Эй, куда! Ты что творишь, мужик? Не трогай, можешь хуже сделать. Скорая уже в пути.
Боль пульсирует и жидким огнем распространяется по телу. Ухожу под нее, будто ныряю в ледяную прорубь.
В больнице тихо и чисто, пахнет лекарствами. Многие не любят этот запах, а я люблю, напоминает о папе — его нет с нами уже полтора года, и мне до сих пор грустно… Сейчас еще горше от того, что его нет со мной. Так горько…
Слезы льются и льются, но теперь уже тихо, без истерик. Сил не осталось. В голове звучат фразы врачей…
Сложный перелом.
На ногу смотреть страшно — отекла очень сильно, раздулась. В качестве предоперационной подготовки — скелетное вытяжение. Потом еще сосудистая и метаболическая терапия, лимфодренаж… Потом предстоит операция… Открытая репозиция перелома и фиксация лодыжки пластиной и винтами. Медицинские термины меня не пугают, отец был хирургом, но по его стопам я не пошла.
Важно одно — я застряла в больнице надолго.
Наверное, это даже к лучшему: я не буду мешать своему мужу… видеться со второй семьей. Хотя, наверное, уже мешаю.
Именно сейчас мешаю тем, что он вынужден со мной возиться!
Слышу голос мужа в коридоре возле палаты. Здесь слышимость просто прекрасная! Или он просто больше не видит смысла скрываться?
— Карина, сегодня не смогу. Поцелуй Давида за меня.
Карина и Давид.
Вот и узнала.
Давид… Значит, у мужа — сын. Давид Ильич? Интересно, кто называл ребенка?
Тяжелый выдох.
Кажется, Карина недовольна и высказывает моему супругу по полной программе.
Потому что муж отвечает так, словно злится, что ему приходится оправдываться:
— Карин, сказал же. Серьезная ситуация. Жена под машину попала! — добавляет. — Я с ней в больнице. Плюс перед отлетом у меня полно дел. Карин, давай без истерик, а? Мне уже сегодня трахнули мозг. Давай хоть ты не станешь? Будь умницей… Ну, что ты начинаешь? Нет, я не отменю командировку. Нет, не смогу, у меня важные встречи. Слушай, я и так просрал сегодня полдня с этой…
Вот так.
«Просрал подня с этой…»
«С этой» было сказано про меня.
Я для него теперь просто «эта…»
Хочется накрыться подушкой.
Голос мужа удаляется по коридору, и я не имею возможности услышать, как он меня называет. Но воображение рисует разное и все в самых нелестных выражениях и дурных красках.
Зачем ему я?!
Если там — семья, сын…
Зачем ему я, если не любит?!
Глава 3
Она
Потом мне приходится делать вид, что я сплю, когда Илья входит в палату. Хоть я закрыла глаза, укрывшись одеялом, но даже так я чувствую взгляды мужа.
Чувствую, как он смотрит. Наверняка со льдом, осуждающе. Море в его глазах совсем ледяное и холодное, безжалостное.
Поправляет одеяло, немного тянет его ниже, чтобы было проще дышать. Но мне, наоборот, сложнее, потому что так он видит мое лицо и трогает его пальцами. Собирает влажные прядки волос.
Невыносимо чувствовать его прикосновения, нежные и внимательные, будто ему есть до меня какое-то дело!
Лжец…
Ненавижу его. Просто ненавижу… Всей душой ненавижу!
— Ты же не спишь, Ксюш. Точно знаю, не спишь. Спишь ты совсем по-другому, — говорит тихо и наклоняется.