Я не помню имени этой медсестры. Я вообще мало что помню. Только что я серьезно травмирован. Но до какой степени серьезно? На данный момент я слышу только мягкий голос этой женщины и шум аппаратов вокруг. И еще ощущаю прикосновение Ванессы. Я слышал их разговор. Медсестра объяснила ей, как со мной общаться. Но она все равно ничего мне не говорит. А я так хотел бы ответить ей «да» или «нет» своим пресловутым пальцем на простыне.
Она могла бы спросить меня: «Ты рад, что я здесь?»
ДА.
«Ты не оставишь меня?»
НЕТ.
«Ты умрешь?»
НЕТ.
«Я могу красить ногти лаком?»
ДА.
Она ничего не говорит.
Ванесса.
Резкая и робкая, строптивая и неуверенная. Она ничего не боится и боится всего. Она хорохорится дома, перед учителями и социальным работником — но только чтобы надежней укрыться в глубине своих внутренних разломов. Ванесса, дерзкая хрупкость.
Я не имею права умирать. Не раньше, чем ей исполнится восемнадцать. А до того это было бы трусостью и гадостью. Я не могу так с ней поступить. Исключено! И потому я цепляюсь, пусть даже мне больно. Ужасно больно. Но ей будет еще больнее, если я уйду. Я это знаю. Мы с ней вечно ссоримся, она мне устраивает небо в алмазах, но я знаю, что она привязана ко мне. А я, соответственно, к ней.
Она ничего не говорит.
Может, просто не знает, что сказать.
А что тут скажешь?
С этого, наверно, и начинается молчание.
Мне удается пошевелить большим пальцем под ее ладонью. Чуть-чуть. Обычно ей щекотно, и она отдергивает руку. Однако сейчас она руку оставляет.
А потом, от усталости или от боли, я вновь погружаюсь в туман. Я так и не смог сказать ей «спокойной ночи», как каждый вечер.
Неузнаваемый
— Он больше не шевелится.
Я подскочила, услышав голос Ванессы. Не заметила, как она вошла. Я задремала, сидя в кресле. С улыбкой — хотелось бы верить, успокоительной — я ответила, что он заснул.
— А долго он будет спать? — спросила она.
— Несколько часов. Может, ночью ненадолго проснется.
— Я спрашиваю про день.
— Нет, врачи скоро уменьшат дозу седативных препаратов.
— Седативных?
— Такие лекарства, чтобы он спал, из-за боли.
— Ему больно?
— Возможно. Лучше он сам скажет, когда придет в себя.
— А он правда очнется?
— Мы все сделаем, чтобы очнулся.
— Я смогу еще прийти?
— Конечно. Хотите макарони? — спросила я, протягивая ей коробку.
— Нет, спасибо, я не хочу есть. И потом, его шеф ждет меня.
— А ваши родители не приехали?
— У нас нет родителей. Обо мне заботится Ромео, — она немного помолчала. — Он сможет снова ходить?
— Слишком рано об этом говорить. Не торопитесь, ему предстоит еще долго лежать, знаете ли. Придется вам как-то устраиваться, он не скоро вернется домой. У вас уже есть какие-то варианты?
— Что-нибудь придумаю. Но я имела в виду, с ним все очень серьезно?
— Да. Не стану вас обманывать, что это пустяки. Это серьезно, но могло обернуться куда хуже.
— Он действительно мог умереть?
— Упав с восьмого этажа? Конечно. Его спасли деревья.
— Но, м-м-м, он сейчас такой… вообще ни на что не похож. Это тоже пройдет?
— Да, отек спадает, кожа заживает, кровоподтеки рассасываются, лицо становится розовым. Конечно, останутся несколько шрамов, но черты лица не изменятся. У вас есть его фотография?
— Да, в тетради для домашних заданий.
— Если вы не против, мне бы хотелось взглянуть.
— Только верните.
— Разумеется.
Она роется в своем плохо уложенном рюкзаке, открывает тетрадь, достает фотографию и, поджав губы, дрожащими руками протягивает ее мне. Она тоже старается, как может, сдерживать чувства.
Я внимательно вглядываюсь в изображение. И верно, его невозможно узнать. Я понимаю смятение девочки. Он прижимает ее к себе, обвив руками, оба улыбаются фотографу. Он не очень высокий, но крепкий и мускулистый, он внушает доверие. Сестра выглядит такой хрупкой в его объятиях. У него широкий лоб, большие глаза, едва заметные брови. Малышом он наверняка был блондином. Квадратная челюсть и невероятно широкая шея. Очень короткие, по-военному подстриженные волосы. У него чудесная улыбка. Чувствуется, что на этой фотографии он счастлив. Тем разительнее для меня контраст.
— Обещаю, что он станет совершенно таким же, — с уверенностью говорю я.