обстрелом. Берегом прошли к небольшой рощице, где бойцы-саперы валили наземь
сосны. Их переносили к реке. На строительстве переправы распоряжался крепыш-
командир в кожаном реглане без знаков отличий. Ему докладывали о численности
групп, и он посылал в лесок за бревнами. Подошла моя очередь, и я отрапортовал о
своих бойцах, которые молча стояли неподалеку. Командир в реглане удивленно
осведомился:
— Разведгруппа корпусного артполка, и в ней — лишь десяток человек? Что-то не
то, лейтенант! Подрастерялись в данной обстановке? Или растерялись нравственно?
Это меня обидело, и я заявил, глядя ему в глаза:
— Действовали согласно инструкциям и наставлениям! Однако не ведаю, с кем
имею честь, чтобы отчитываться!
Командир гневно прищурил немигающие глаза:
— Как смеете повышать голос?
Сзади нас раздалось спокойно и внушительно:
— Перестаньте, полковник! — Я повернулся и узнал Кирпоноса. А он позвал: —
Подойдите, лейтенант!
Коротко и ясно он объяснил необходимость переправы и отпустил меня. Мы,
было, собрались идти в лес, но налетели бомбардировщики. Они пикировали, оглушая
ревом. Рвались бомбы, вода, покрасневшая от крови, окатывала [134] нас. По реке
плыли трупы людей и лошадей. Переправа была уничтожена.
Заметно вечерело. Похолодало. Людей на берегу становилось все меньше.
— Что же нам делать? — сказал я своим товарищам. — Раздеваться — и в воду!
Галя, за нами!
Шагнули в реку, и она обожгла холодом. Увидел, как Галя, высоко подняв над
собой санитарную сумку и свои пожитки, отталкивала огромную конскую тушу,
которая наплывала на нее.
Выбрались на заболоченный берег. Быстро оделись, но долго еще не могли
согреться.
По берегу, взламывая на ходу ряды, с оружием в руках торопливо следовала
большая колонна бойцов, командиров. Слышались возгласы: «Быстрей, товарищи,
быстрей!»
Оглядываю широкий берег. Вижу, как прямо перед глазами в сумеречном мареве
разгораются стога сена. Справа на высоком пригорке полыхают хаты. Оттуда
трассирующими очередями по нашим цепям бьют пулеметы. Вокруг кричат: «Вперед,
вперед!» Крики перемешиваются с неплотной, но дружной стрельбой.
Задыхаясь, взбираемся в гору. Где-то стонут раненые, но их голоса заглушает
стрельба. «Вперед, вперед!» Вот и вершина пригорка. Горящие хаты осыпают нас
горячим пеплом. Неподалеку наши ребята добивают гитлеровских пулеметчиков.
Замедляем шаг. Оглядываюсь — все наши хлопцы, кажется, живы. Что ж будет
дальше?
Вижу, знакомый полковник в пенсне на носу тормошит старика в исподнем белье:
«Где, дед, немцы?» Тот, видимо, глуховат и прикладывает ладонь к уху. Наконец
отвечает: «Иде ти нимцы? Мабуть, везде!»
Подхожу к полковнику, прошу хоть как-то ознакомить с обстановкой. Но тот
растерянно отворачивается: «Обстановку диктует наше положение». Загадочно и
неясно! «Так подскажите, куда дальше идти?» Полковник нервничает: «А-а... Следуйте
самостоятельно!»
Подхожу к своим:
— Козлихин, как с патронами? Есть? Хорошо... А гранаты?
— Смотря куда пойдем и что встретим!
Ряды наши, гляжу, пополняются. Отдельно держится большая группа. Они в
фуражках пограничников и вооружены [135] автоматами. Отряд перегруппируется. В
передние цепи выдвигаются бойцы рослые, крепкие и смелые. Их возглавляет командир
в солдатской шинели и генеральской фуражке на бритой голове. Указывая карабином
направление, призывает:
— Замедление подрывает дух атаки, товарищи. Значит, вперед!
Мы вливаемся в ряды атакующих. Вместе с ними выбегаем на убранное хлебное
поле, заставленное крестцами снопов. Видим, как примерно в километре от нас,
вздымая пыль, по дороге движутся немцы. Заметив нас, машины останавливаются, и
пулеметные очереди косят наши ряды. Кое-кто залег, прячась за крестцами снопов, но
основная лавина устремляется вперед.
Впереди наших цепей во весь рост встал тот командир, в генеральской фуражке.
Шинель на нем распахнулась, на гимнастерке — генеральские петлицы и орден
Красного Знамени. Подняв над головой карабин, он кричит:
— Наш великий народ никогда и никому не покорить! Вперед, товарищи, и только
— вперед! Ур-ра!
Зов дружно подхватывают. Кажется, призыв генерала удваивает наши силы.
— Это генерал Баграмян из штаба фронта, — говорит бегущий рядом со мной
лейтенант. — Слыхал, что геройский товарищ!
В шестидесятые годы, когда отмечалось двадцатилетие обороны Киева, появилась
книга И. X. Баграмяна «Город-герой на Днепре», которая вызвала живой интерес,
особенно среди нас, защитников столицы Советской Украины. Я обратился к ее автору
с письмом. Несмотря на свою большую занятость, Маршал Советского Союза И. X.
Баграмян незамедлительно прислал ответ. Он писал:
«Городище, где была одна из «дневок» колонны Военного совета и штаба
Юго-Западного фронта, я, конечно, помню очень хорошо.
Вечерняя атака городищенских высот, о которой Вы вспоминаете,
происходила следующим образом. Под вечер фашистские автоматчики
внезапно сбили наших бойцов с высот, что северо-восточнее Городищ.
Генерал Кирпонос приказал мне с небольшим отрядом атаковать противника,
занявшего высоты, и расчистить путь на Сенчу. [136]
Когда я повел свой отряд в атаку, то к нам присоединилась огромная масса
бойцов и командиров, которые оказались к этому времени поблизости.
Результаты атаки Вам известны».
* * *
Как же не помнить о тех результатах! Вражеские машины, не прекращая огня,
тронулись со своих мест. Мы ли испугали немцев, или, может, они спешили на
выполнение своих задач — неведомо. Но они скрылись, исчезли в вечерних сумерках.
Это нас сильно вдохновило, и вскоре наш отряд ворвался в большое село, занятое
фашистами.
Пока длился бой, совсем стемнело. Отряд рассредоточился. Одна часть бросилась
влево. Другой, нашей группе, было приказано атаковать врага в той части села, что
была справа. Короче говоря, наш ударный кулак ослаб. И тут мы лицом к лицу
столкнулись с вражескими танками.
Осветив местность ракетами, они расстреливали атакующих из пушек и
пулеметов. Мы пытались укрыться за постройками, чтобы забросать танки гранатами
сзади. Но они дальше не пошли и по-прежнему доставали нас своим огнем.
Тут смерть поджидала нашу Галю. Девушка задержалась возле раненого. Я видел,
как вздыбился огненный столб, а когда он погас, на том месте, где они были, уже ничего
не оказалось.
...Под утро я с небольшой горсткой бойцов оказался у села, что раскинуло свои
хаты по обрывистым кручам. Смотрю, вокруг — незнакомые лица. Лишь Еременко
держится поблизости. Где же другие мои друзья-товарищи? Где Козлихин, Донец,
Финьковский? Погибли или ушли с другой группой?
Перед нами в заболоченных прибрежьях лежала река. Значит, до Сулы добрались-
таки! На утлой лодчонке пересекли водную преграду. А потом долго-долго пробирались
по болоту, прыгая с кочки на кочку, мерили пучину шестами и нередко они не доставали
до дна.
Болото, казалось, никогда не кончится. Короткий отдых и снова — за шесты, с
кочки на кочку. Смертельно устали: весь день на ногах. Тем временем впереди
нескончаемо трещали автоматы.
Уже на убыль шли солнечные лучи. Мокрые, измученные, [137] мы вернулись на
берег. «Весь день мотаемся по корневищам, как Мазаевы зайцы, — угрюмо заявил
рослый детина из бойцов-незнакомцев. — А вон оно, сено, как кстати. Обсушимся,
души погреем, а ночью — ищи нас!» Действительно, слева за узкой протокой
заманчиво высился небольшой стожок. Что ж, пожалуй, верно подсказано. Но где же