топот по кустам. Прямо в упор — зрачок винтовки, клацнул затвор.
— Вставай, не шевелись! Руки вверх!
Не на шутку, признаться, перепугался. Кто ж передо мной? Высокий парень в
поношенном пиджаке и грубых охотничьих сапогах немигающими глазами оглядывал
меня с ног до головы. При этом говорил отрывисто и резко:
— Лапти, свитка, кашкет... Под кого замаскировался, полицай? Оружие,
спрашивают, где?
И замахнулся винтовкой.
— Погоди, Сенька, это успеется! — сказали сзади. Из кустов вышли двое его
товарищей. На груди у них перекрещивались пулеметные ленты. Они связали мои руки
жестким ремнем.
— Шагай вперед! Посмотрим, что за птица...
Остановились в густом лесочке, где под старым развесистым дубом сидело и
стояло около двадцати разномастно вооруженных людей. Меня подвели к человеку в
полувоенной одежде с перекинутым через плечо маузером.
— Захватили в кустах, товарищ командир. Убежал, видно, от своих дружков,
скрыться вздумал. Остальных шуцманов порешили до единого.
— Из полицаев? — спросил командир. — Садись, рассказывай, куда и зачем
ехали?
Сомнений, что попал к партизанам, у меня больше не было, и я рассказал коротко
о себе.
— Ишь как заливает!—усмехнулся сидевший неподалеку парень, тот, что
наткнулся на меня. — Маскируется. Под бедных подыгрывает. Небось задание важное
имеет. Признавайся, куда оружие девал?
— Не кипятись, Семен. Я допрашиваю, — строго заметил командир. —
Рязанский, значит, говоришь? Что ж, проверим. — И снова обратился к Семену: — А
ну, поищи-ка нашего «особого», Печалина.
Через несколько минут появился плотный чернявый парень с худощавым лицом и
заметной полоской шрама у рта. Козырнул командиру, щелкнул каблуками. Я подумал:
«Из военных, наверно».
— Вот, Володя, земляком твоим называется. Разберись, как можешь, — и
командир что-то шепнул Печалину. [172]
Печалин отвел меня в сторону. Уселись на пеньки. Он спросил:
— Так ты что, из Рязани, говоришь?
Я ответил, что из-под Рязани.
— Перечисли все станции по железной дороге от своей и до Рязани.
Перечислил все до единой. Мой следователь задумался, потом спросил:
— Значит, Старожилово, говоришь? Это верно, есть такое. А чем, скажи, там
занимаются?
Этот вопрос меня озадачил. Что ж сказать? Мол, растят урожаи на полях. Где у нас
хлеб не выращивается... Вдруг вспомнил, что когда-то мой отец работал в Старожилове,
еще в волисполкоме. Он рассказывал, какие там знаменитые конные заводы. Может, о
них надо сказать?
— Заводы там, конные. С дореволюционных времен...
— Так, так, — поддержал Печалин, как-то сразу оживившись. — Теперь, брат,
спрошу по истории. Скажи про Старую Рязань. Где она?
Ответил после некоторых раздумий и не совсем уверенно:
— Кажется, где-то под Спасском.
— Да не кажется, а так оно и есть. Я сам оттуда. Спасский. Ну что ж, здорово,
земляк!
Печалин обнял меня и произнес с волнением:
— А ведь, знаешь, мне приказано было...—но спохватился: — А-а, не надо об
этом. Пойдем ближе к ребятам и потолкуем, браток!
Надолго затянулась наша беседа. У нас с Володей Печалиным оказались сходными
судьбы. Только шли к партизанам разными дорогами.
Одновременно со мной, в мае 1941 года, он окончил Гомельское пулеметное
училище и стал служить командиром взвода в одном из укрепрайонов на западной
границе. Когда началась война, дот лейтенанта Печалина отбивал бешеные атаки
фашистов. Враги окружили дот. Били по нему из полевых орудий. У бойцов Печалина
кончились патроны, и он приказал прекратить огонь. От страшных ударов по
перекрытиям люди глохли. Стальная пыль сыпалась на них. Печалин сказал своим
бойцам: «Пусть потешатся, сволочи. Мы помолчим. Авось посчитают наш дот
подавленным и уйдут».
Расчет командира оправдался. В сумерки стрельба [173] утихла. Выглянули из
амбразуры. Везде полыхали пожары, но фашистов поблизости вроде не было. Печалин
со своими бойцами шагнул в темноту тревожной июньской ночи...
С тяжелыми пулеметами на плечах они шли по ночам на восток. Днем нередко
вступали в схватки с фашистами. За счет трофеев пополнялись вооружением, а главное,
боеприпасами. Но однажды из-за оплошности пулеметчики попали в засаду. Один за
другим выходили из строя бойцы. Ранило самого Печалина. Два пулемета из трех были
разбиты.
Невдалеке от места боя был небольшой лесок. Глядя на заходящее солнце,
Печалин думал: «Скорее бы стемнело!» «Отходите в лес! — крикнул он бойцам. —
Раненых не бросать!» И вновь припал к пулемету, продолжая сдерживать фашистов.
Наконец наступил вечер. Патронов у Печалина оставалось совсем мало. Он вынул из
затвора замок и бросился к лесу.
Там, однако, Печалин никого из своих бойцов не обнаружил. Двое суток скитался
один, на третьи встретился с неизвестными. Это были партизаны.
У партизан Печалин командовал разведчиками. Я поинтересовался: «Возьмешь
меня к себе?» Он ответил: «Знаешь, просто не советую. Ведь весь отряд из местных
жителей. Действуем, можно сказать, пока по мелочам. Нам, военным, надо
помасштабнее отряды искать. А они где-то есть. Сколько можно, скажем, гоняться за
этими паршивыми полицаями? Неужели мы с тобой не способны на большее?!»
Он взглянул на своих товарищей, которые по-прежнему отдыхали под деревьями,
тяжело вздохнул. Вдруг посоветовал:
— Тебе надо за Днепр. Слыхал, что сам секретарь Черниговского обкома там
партизанами командует. Федоров его фамилия. Но сейчас он ушел со своими отрядами
на север. А ведь за Черниговщиной брянские леса начинаются. И там, знаю, партизан
полно. Словом, земляк, есть где приложить свои силы. Идем к командиру!
Тот меня не задерживал. Согласился с Печалиным:
— Что ж, за Днепр так за Днепр. Володя, перевезешь своего хлопца на ту сторону.
И дай земляку на дорогу продуктов, чтоб меньше бывать в деревнях. Ну, прощай,
парень. Желаю быстрее встать в боевой строй! [174]
Я уходил за Днепр, вовсе не думая о том, что в скором времени вновь возвращусь
в здешние места. Уже в новом качестве — одним из командиров партизанской
артиллерии. И опять, уже на партизанских путях-дорогах, повстречаю своих
мимолетных друзей — Надийку и ту добрую женщину из села Симоновичи. Вновь
увижу я и Володю Печалина.
...С ним я прощался вечером у большой рыбацкой лодки, на которой мой земляк
перевез меня на левый берег Днепра. Мы обнялись, и он сказал на прощанье:
— Удачных дорог тебе, Николай. Авось еще встретимся. Чего на войне не бывает!
Володя долго еще махал мне рукой, сидя в лодке, плывущей к другому берегу...
Примечания
{1}Этот документ, написанный от руки простым карандашом на листке обычной
газетной бумаги, сорок лет спустя после описываемых событий займет как бесценный
экспонат свое место в Украинском государственном музее истории Великой
Отечественной войны. (Примеч. автора.)
Document Outline
Уходила юность в 41-й...
Как все это было...
Где-то в глубинке...
Время призвало нас
1
2
3
Действуем по обстановке
1
2
3
4
5
6
На израненных перепутьях
1
2
3
4
Ударом на удар
1
2
3
4
Перед суровыми испытаниями
1
2
3
В огненных тисках
1
2
3
До последнего снаряда
1
2
3
В роще Шумейково
1
2
3
Сильнее смерти
1
2
3
Иду к партизанам
1
2
3
4
5
Примечания