А мама в Ногинск уехала, на похороны. Умер наш дальний родственник. Она меня с собой и не звала, знает, как я к этому отношусь. Не могу я выносить всю эту скорбь. Были уже похороны в моей недолгой жизни, когда дедушка умер в 85-м, так до сих пор забыть не могу. Все эти табуретки, ельник, толпа незнакомых людей в черном, бабульки в платочках. И маленький я в школьной форме. Мама, когда ей позвонили — утром, помню, рано совсем было, — собралась и уехала, меня оставила на дядю Толю, своего тогдашнего возлюбленного, так и не сказав, что случилось. Я хоть и маленький, догадался, но осознать не осознал еще. Потом она позвонила и велела мне с дядей Толей приехать в Ногинск и школьную форму надеть. Я подумал, что для тепла, — холодновато было, сентябрь. Уж не помню, плакал я на похоронах или нет, но обида на деда была страшная. А на рыбалку с кем я ходить буду? А кто велосипеды чинить будет? Как он вообще мог так поступить? Крайне эгоистичное детское поведение. А особенно в память врезалось то, как Кока, сестра деда Валентина Алексеевна Алешина, когда мы ехали с гробом в грузовике, все время сквозь слезы говорила: «Гена, не бойся, потрогай дедушку за руку». Я боялся, а мама плакала и кричала на Коку, чтоб она от меня отстала.
У отца в гостях мои грустные мысли начисто улетучились, потому как наступил праздник живота. Его жена, Елена Ивановна, расстаралась и приготовила шикарную курицу. Которую мы и употребили с картошечкой, лучком-чесночком и, конечно, водкой. Что еще нужно человеку для счастья? Праздник живота происходил под какой-то «ужасняк» на видео — страшновато, но пищеварению, уверен, не помешает. Пришел сводный брат Димка Серебряков с подружкой Лерой. Еды ему, увы, уже не досталось, развлекали исключительно разговорами. Да, папа предлагает работать у него. Вот уж не знаю. Делать я ничего на кабельном телевидении не смогу, по крайней мере, мне так кажется. Административными навыками природа меня явно обделила, оператором тоже вряд ли сумею. Но главное, конечно же, не в этом, а в том, что если Бог хочет наказать человека, он устраивает его на работу к родственникам. Ни за что! А как отказаться, не знаю — обидится же.
Отец предлагает, если уж я такой писатель оказался, попробовать издать мой фантастический роман. Интересная мысль, только нужно этот чертов роман еще заново переписать, многое поменять, отпечатать на машинке и только тогда думать об издании. А редактировать у меня нет времени, потому что я в разъездах. Если не путешествовать, а сидеть в Москве и писать, то надо что-то кушать, а чтобы кушать, надо работать. Но тогда не останется времени на творчество. В общем, заколдованный круг получается.
1 июня, понедельник
Сегодня День детей. Дети — цветы жизни. Хиппи — дети цветов. Вывод: у меня сегодня профессиональный праздник! Хиппаны сегодня натаскают кучу денег, поедут на Ореховские пруды в Царицыно, будут пить портвейн, курить траву, заниматься любовью, а не войной, драться с гопниками и бегать от ментов.
Минская трасса. Вдвоем с Солидолом нас брать никто не хотел, кроме двух храбрых безрассудных частников, так что пришлось разделиться. Если честно, будь я владельцем автотранспорта, я бы Солидола не стал подвозить ни за какие коврижки. Он настолько космат, что наводит ужас даже на привыкшего меня. Глаза у него голубые и добрые, но с большого расстояния, какие там у чудища глаза, не разберешь. Как ни странно, его все-таки берут, и это вдребезги разносит утверждения некоторых умников, что эпоха автостопа в России закончилась.
Как только мы разбились, договорившись встретиться на вокзале в Минске, дела пошли не в пример лучше. Через сотню километров мы снова пересеклись, поболтали, и уже следующий «КамАЗ» взял меня прямо до Минска!
Драйвер попался общительный, я тоже в хорошем настроении, поболтать не против был. Водилы бывают четырех типов: молчуны, говоруны, слушатели и нормальные. Молчуны, так те иногда даже просят не разговаривать, такие попадаются в основном днем и берут тебя просто из человеколюбия. Слушатели, напротив, берут с оговоркой, что развлекать будешь, — такие ночью подбирают, слушают твой треп, чтоб не заснуть. Говоруны тоже в основном ночью, такие иногда попадаются, всю жизнь свою расскажут, а ты и слова не вставишь. А нормальные — они нормальные и есть.
Мой вот, слава богу, нормальный оказался, расспросил про хиппи, высказал свою точку зрения о правительстве и ценовом беспределе. Анекдоты потравили, в общем, доехали весело. В Минске Солидол не объявился, сколько я его ни ждал. Вместо него на вокзале возник неприятный тип по имени Саша из Кенигсберга. Сказал, что хиппи, но видом — БОМЖ. В Крым ехал. На трассе он стер ногу, я ему выдал из своей аптечки бинт и стрептоцид, рану присыпать. В Крым он едет с флягой на поясе и авоськой в руках. А это значит, что недостающее он украдет. Причем, что самое печальное, у своих же. Но судить за еще не совершенное нельзя, да и кто я такой, чтобы судить его?
Приехал к Славе Советским Женщинам. Они с женой обрадовались, вписали, конечно. А ночью сын его, Джорджик, не мог заснуть, кашлял и кричал. Маринка вызвала «скорую», оказалось — корь. Ужас. Увезли в больницу. Вот такой, блин, День детей получился.
2 июня, вторник
Не выспавшийся, не умывшись и даже чаю не хлебнув, поскакал на «Радиаторную», оттуда доехал до «Беларуси» и вскочил на дизель до Вильнюса. Нашел местечко и тут же вырубился. С контингентом пригородных электричек и, как выяснилось теперь, международных дизелей мне жить неуютно, лучше сразу заснуть. Полон вагон квелых бабулек с курами, мужиков в спецовках, гогочут все, водку с утра пьют. Дичь какая-то.
В Вильнюсе, на выходе из вагона, обнаружил Солидола, который, оказывается, ехал со мной в одном вагоне и тоже дрых без задних ног. Приехал в Минск он позже меня и заночевал у брата. Уж не знаю, какой у него в Минске брат, но то, что я не с ним вписывался, хорошо. В больших дозах Солидол невыносим. И ведь всем прекрасный человек Леша Солидол. Умный, рассудительный. Опытный. Слишком самоуверенный, что, впрочем, не мешает ему втираться в доверие абсолютно ко всем. Он так ведет беседу, так говорит, что отказать ему просто-напросто невозможно. Не успеваешь задуматься, как он обезоруживает тебя своим смехом, бровями над большими голубыми глазами, да ему просто хочется верить! Но есть в нем и что-то отпугивающее — может, именно эта самоуверенность. А может, моя личная подозрительность не позволяет сближаться ни с кем, дабы не привыкнуть к человеку. Но скорее всего дело в моей интуиции, которая не подводит меня почти никогда. Не позволяет моя интуиция целиком доверять человеку, говорящему настолько много и без толку.
Позвонил Жильвинасу. Быстренько пересеклись, договорились к вечеру встретиться на «Вайве» и разбежались. Прошлись с Солидолом по магазинам. Умудрился отхватить себе на осень ботинки всего за 420 рублей! Купил домой сахара три килограмма и палку колбасы сырокопченой. Мама порадуется.
Так приятно в страшную жарищу сидеть в уютном вильнюсском подвальчике и пить ледяное пиво! Выпили, наверное, кружки по три, еле сами себя за уши оттащили, с Жилом надо было на стрелу бежать. Жил потащил нас на озеро купаться. Поплавали, на берегу снова холодное пиво, что может быть лучше! Опять страшно захотелось в Крым. С морем озеро не сравнить, а с литовским пивом, как бы хорошо оно ни было, расчудесный портвейн из Рыбачьего — тем более.
В городе повстречали Гелку с Гитой и поволокли их с собой в разведанный нами пивняк. Договорились все встретиться через месяцок в Крыму, в Симеизе или на Мангупе. Жильвинас тоскливо смотрел на Гиту и клятвенно обещал тоже приехать. Влюбился, что ли? Как-то часто у него это происходит.
Так день и пролетел. На ночь завалились к герлам, наварили глинтвейна. Говно глинтвейн получился. Хотя за весь день мы так накидались всевозможными сортами пива, что даже нектар божественный показался бы нам отвратительным пойлом.
Напившись, сказал «спасибо» Солидолу за Мангуп. Ведь это он меня отвел туда когда-то...
Помню, кисли мы в Рыбачьем, варили «молоко».
— Слушай, Ринго, — сказал Солидол. — Может, достаточно уже моря? Давайте я вас с Добровольцем в горы отведу? Мы с Котенком Гав завтра собираемся туда.
Я закрыл глаза. Огромная, как Джомолунгма, заснеженная вершина, пронизывающий холод, останки альпинистов торчат из сугроба...
— Не, спасибо, — вежливо отказался я.
— Да там круто! Жара, развалины, прохладные родники, хиппушки — лапушки! Жить будем в пещерах!
Перед глазами возник я, висящий на веревке среди сталактитов и сталагмитов.
— И не уговаривай, Леша, не пойдем, — подключился и Андрюша Доброволец.
Но, хлебнув «молока», мы размякли и согласились сходить ровно на один день. Солидол пообещал за этим строго проследить. Утром растолкал нас ни свет ни заря, имы поехали на Мангуп.
По дороге Леша взахлеб рассказывал о Мангупе:
Там замечательно! Куча пещер, почти каждая имеет свое название, имя: Мустанговая, Кухня, Теплая, Археологическая... Родники — Мужской, Женский, так же названы и тропы, по которым происходит подъем на гору. Близ этих троп расположены остатки пещерных монастырей, женского и мужского. Сама гора состоит из плато и четырех мысов, называемых «пальцами». Мыс Тешкли-бурун — Дырявый. На его конце когда-то давно произошел обвал одной из стенок пещерной тюрьмы. Дыру видно издалека, оттого и название. На Дырявом сосредоточены основные туристические достопримечательности. Акустическая пещера — рукотворный грот с потрясающей акустикой, Тюрьма, храм Кибелы, Теплая пещера, главная Цитадель крепости, наконец. Следующий — мыс Ветров, Ели-Бурун. На нем мало пещер, мало леса, он очень красивый. Мыс Караимов — Чуфут-Чеорган-Бурун хиппами малопосещаем, на нем базируются не вполне дружественные археологи. Последний, четвертый — мыс Сосновый, Чамну-Бурун. Он практически полностью зарос лесом, там водятся дикие звери и почти никто никогда не бывает...
Поднимались по Женской тропе. С непривычки было тяжело и даже невыносимо, я проклинал себя, что послушал Солидола и согласился поехать сюда. Но когда мы поднялись... когда глотнули живой воды из Женского родника... когда шли по изумрудно-янтарному плато... когда поселились в Харьковской пещере... мы моментально влюбились в Мангуп.
Через неделю Солидол поинтересовался:
— Ну что, пора бы и в Рыбачку вернуться?
— Ни за что!
— Ну как же, там же море!
— Никогда!
Было непонятно, как я раньше жил без этого чудесного места. Я наслаждался летом, воздухом, солнцем. Мы собирали травки, выпрашивали еду у туристов, часами болтали на роднике с жителями других пещер. Слушали психоделические напевы Скрипы Симферопольского, сами пели в Акустике, вырезали из можжевельника трубки. Я чувствовал себя частью горы, этой живой горы. Здесь многое было непонятным, иногда до жути. Что за фигура появилась ночью на стене Цитадели, легко прошла по ней и растаяла в воздухе? Кто подпевает тебе в пустой пещере? Что за странный колокольный звон шел из глубины горы ночью? Почему на пороге некоторых гротов охватывает нечеловеческий ужас и ты не можешь сделать ни шагу дальше? Что, наконец, за странная дымка с человеческими очертаниями преследовала меня вчера?
Солидол рассказал нам множество историй и легенд. Байки про духов, Мангупского Мальчика, крысопаса не казались нам чем-то смешным и фантастическим. На Мангупе все казалось реальностью, и все эти истории подтверждались толпой экстрасенсов, биоэнергетов и уфологов, прочесывавших Мангуп целыми днями.
Слезли вниз мы недели через три. Я тогда сразу пошел на трассу и уехал в Москву, чтобы не портить себе этот странный чудесный настрой помоечным побережьем. С твердой уверенностью, что обязательно вернусь на Мангуп и раскрою все его тайны. По крайней мере, постараюсь.