— Я слышал об этом, — кивнул Алик и сокрушенно покачал головой.
— Не расстраивайся.
Вошла медсестра, и Никита, пожелав другу скорого выздоровления, поспешил незаметно уйти — рассиживаться у больных категорически запрещалось.
ГЛАВА IV
— Подъ-ё-ом!
Голос дневального — резкий и протяжный — в одно мгновение выбросил Никиту из постели. Он протер глаза кулаками и взглянул на часы: «Пять. Что-то будет. Но что? Может быть?..»
Завидонов спал, по привычке закрыв голову подушкой. Никита сдернул с него одеяло.
— Одевайся! А то опять полы драить придется. Славке приходилось туго. То, что Никита выполнял с удовольствием, с тем особым старанием, которое свойственно только людям, полюбившим военную службу, Славка делал из-под палки, с явной неохотой подчиняясь приказам командиров. При всем при этом он понимал, что без дисциплины в армии не прожить, сознавал, что первое и необходимое качество солдата — уметь точно и беспрекословно выполнить любой приказ старшего по званию, и он ломал себя, свою безмерную независимость и таежную вольность, но как тяжело ему это давалось, видел только Никита.
— Сова я им, что ли? — проворчал Славка, безуспешно пытаясь найти под койкой ботинки.
В дверь заглянул дневальный:
— Быстрей, братва!
— А что случилось? — выпучил глаза Сережка Бойцов.
— Плотность воздуха проверять будем. — Дневальный возбужденно потер руки и моментально скрылся.
В кубрик вошел заместитель командира эскадрильи по строевой и физической подготовке старший лейтенант Левин. Несмотря на молодость, он пользовался уважением, завоевал которое самостоятельностью и личной симпатией. Старлей не лебезил перед начальством, с курсантами, как говорится, был на товарищеской ноге, но не заигрывал и, когда требовалось, был строг и непримирим. Голоса он никогда не повышал, любил шутку и хороший анекдот, а если кто из ребят срывался и переходил границы дозволенного, он так тонко и тактично ставил его на место, что последний конфузливо опускал глаза и примерно на неделю становился притчею во языцех.
Благоволил к своему непосредственному начальнику и Завидонов. Никита, наблюдавший за их отношениями со стороны, видел, как ненавязчиво, осторожно и вместе с тем настойчиво и упорно перекраивает Левин характер его свободолюбивого друга. Однажды Славка довольно-таки небрежно отдал честь подполковнику Куранову, которого недолюбливал за излишнее щегольство в ношении одежды, сдержанность и витиеватость речи. Левин заметил это и, пригласив Завидонова к себе в кабинет, сказал:
— Сейчас ты оскорбил не достоинство человека, а честь русского мундира.
Слава хотел возразить, но Левин жестом остановил его:
— Мне рассказывали, что в одном из боев, когда положение роты Куранова было ой-ёй-ёй, он поднял своих людей в штыковую атаку и шел красиво, во весь рост. Кой-кому это, наверное, показалось бахвальством, нелепой игрой со смертью, но я, зная характер этого человека, его любовь к жизни, думаю, что он просто не мог идти иначе, не мог ползти, уткнувшись лицом в грязь. Это было выше его сил и его представления о чести русского офицера. — Левин задумчиво всей пятерней растер себе лоб. — Вот как бывает, Слава… Мундир — это святыня, и когда наденешь его — береги, носи с достоинством и требуй этого от других…
Левин призвал ребят к спокойствию и, когда они угомонились, объявил:
— Первая эскадрилья прыгает в очередности: Джибладзе, Мазур, Бойцов, Черепков, Завидонов, Коренев — машина номер «031». Платов, Сазонов…
По дороге на аэродром Никита молчал. Голова ломилась от мыслей, они путались, и разобраться в них было непросто. Как в калейдоскопе, мелькали кадры его жизни, короткой и, в общем-то, немудреной. Были в ней, конечно, и свои сложности: успехи и разочарования, просчеты и удачи, но протекала она в основном спокойно и размеренно, словно неторопливая равнинная река.
— Как Алик себя чувствует?
Никита не понял, к кому был обращен вопрос, и продолжал размышлять о новом, куда более стремительном и бурном этапе своей жизни, как вдруг ощутил довольно весомый толчок под ребро. Он поднял глаза и наткнулся на горячий, нетерпеливый взгляд Миши Джибладзе.
— Жалко, говорю, с нами Черепкова нет.
— Жалко, — согласился Никита.
— Пить хочется, — сказал Сережка Бойцов. Он растерянно огляделся, поправил съехавший набок ремень, а затем принялся за якобы жавшие ему ботинки.