— Понимаешь, старик… — Алик вдруг замялся. — Я решил ее не расстраивать.
— То есть как это… решил? Она же еще больше волноваться будет!
Алик отвел в сторону глаза и жалко улыбнулся:
— В общем, я не мог.
Никита рванул Алика за гимнастерку.
— Что с ней? — И голос его был так глух и безжалостен, что Алик не выдержал, нарушил данное Славке слово молчать.
— Нога сломалась, — сжавшись, пролепетал он.
— Нога?!
— Да не ее, самолетная…
Никита молча опустился на нары. Он почувствовал такую усталость, какую не испытывал после самых жестоких перегрузок, когда земля вздыбливается, поворачивается вокруг своей оси и все сливается в неудержимом вращении. У него защипало кончики пальцев, точно он отморозил руки. Никита поежился и только тут услышал страшно далекий, приглушенный расстоянием голос:
— Да ты не волнуйся, ну, побилась слегка… С кем не бывает? Отделалась одними царапинами…
— Где она?
— В больнице.
— В какой?
— В первой.
— Отделение?
— Хирургическое.
— Снимай ремень! Алик молча подчинился.
— И сиди здесь. Я вернусь. Скоро. До смены караула. — Никита опрометью бросился за дверь.
Курсант его даже не окликнул. Он, видимо, принял его за Черепкова и, довольный тем, что это непредвиденное свидание так быстро и благополучно закончилось и ему не нагорит, осторожно задвинул засов.
Сережка продрал глаза и недоуменно посмотрел на понурую фигуру Алика.
— А тебя за что?
— Понимаешь… — Алик развел руками.
— Кажется, понимаю. — Сережка вытащил из тайничка под окном сигарету и закурил. — Как дело было?
Алик рассказал.
— Да-а… — протянул Сережка, когда Алик поведал о случившемся. — Закон бутерброда знаешь? Падает всегда маслом вниз. Так вот, если Никиту вытурят из училища, это будет на твоей совести. Запомни. И объясни все Славке. Он что-нибудь придумает.
Алик нервно потер подбородком плечо и, нахмурясь, бросил на друга вопросительный взгляд.
— У него, не в пример некоторым, голова на плечах, а не кочан капусты, — пояснил Сережка.
Никита, держась в тени деревьев и стараясь никому не попадаться на глаза, пробрался к общежитию аэродромного персонала. Ему до зарезу требовался Леха Безуглов. Только он мог его выручить в данной ситуации. Во-первых, Леха был не трепло и на все курсантские выходки смотрел сквозь пальцы, а во-вторых, у него был мотоцикл, мощный «Юпитер», которым и решил воспользоваться Никита.
У Лехи было хорошее настроение. Он по случаю воскресного дня сходил в баню, крепко попарился и сейчас разгоряченный сидел за столом в майке и ужинал.
— Здравствуй, — сказал Никита, входя в комнату.
— Здорово, если не шутишь. Садись, чайку попьем. Варенье домашнее.
— Я к тебе по делу.
— Выпей, тогда и поговорим. — Леха невозмутимо улыбнулся. — Хорошее варенье.
— Некогда, Леха, — взмолился Никита. — Выручи, век благодарен буду.
— Сколько тебе? — Леха полез в карман за бумажником.
— Да не денег мне, мотоцикл. Часа на полтора. Безмятежные Лехины глаза недоуменно расширились, и он вдруг сказал:
— А тебя ж посадили.
— Леха, нужно, — чуть не взвыл Никита. — Беда у меня!
Леха достал из брюк ключи и бросил на стол.
— В сарае. Только не разбей.
Никита гнал мотоцикл, словно самолет на взлет. Придорожные деревья, телеграфные столбы мелькали призрачными видениями, все летело в стремительную белую мглу, рассекаемую резким, судорожным от рывков машины, узким лучом света фары. На колдобинах и ухабах мотоцикл подбрасывало и заносило. Никита, чтобы не вылететь из седла, всем корпусом подавался вперед, чуть притормаживал и снова до отказа выжимал газ. «Скорее, — торопил он сам себя. — Я должен ее увидеть». Немедленно, сию секунду». Его подхлестывали боль и нежность к любимой, страх и неверие в россказни Алика. Царапины, ушибы! Он-то летчик, его не проведешь, он знает, что такое самолетная авария!»
После грохота и рева мотоциклетного двигателя тишина больничных покоев показалась Никите нереальной и неправдоподобной.
— Мне необходимо увидеть Жихареву, — сказал он в приемной.
Медсестра устало подняла голову и осмотрела его долгим подозрительным взглядом. Ее, очевидно, смутил вид Никиты: заляпанные грязью гимнастерка и сапоги, мокрое от пота, осунувшееся лицо и лихорадочно блестевшие, расширенные зрачки.
— А вы ей, собственно, кто? — спросила она озадаченно и взглянула на часы. — У нас прием до восьми, а сейчас…
— Муж! — выкрикнул Никита. — Она разбилась!..