Магнер не в силах был отказать прославленному парашютисту. Он выдохнул воздух и одним духом опорожнил стакан.
— Еще хочешь?
— Спасибо. — Парень воздушным шаром выкатился из палатки. — У нас такого спирта целый бачок!
— Отлично! — гаркнул Алик. — Передай привет маме! — Он повернулся к суетливо одевавшемуся Джибладзе: — Миша, что вы нервничаете? Я вас не узнаю.
— Как думаешь, зачем? — спросил Миша, одергивая гимнастерку.
— На повышение, — хохотнул Сережка, — взводным будешь.
— Я серьезно.
— А черт вас знает… Может, вы действительно по ночам спирт дуете.
Миша глянул на него зверем и вслед за Аликом выскочил из палатки.
— А действительно, зачем? — спросил Славка.
— Могу только догадываться, — сказал Никита. — Но держу пари, что Алик знает — больно у него хитрая была физиономия.
— Пошли купаться, — предложил Сережка. — Они раньше чем через час все равно не пригребут.
— Можно, — сказал Леня.
Никита со Славкой остались играть в шахматы.
Первым вернулся Джибладзе. Молча разделся и, взяв полотенце, шагнул к выходу. Сережка быстро преградил ему дорогу.
— Мишаня, — сказал он вежливо, — нам небезразлична твоя судьба.
— Предложили остаться инструктором.
— Согласился? — оторопев, спросил Сережка.
— Да. — Миша резко отодвинул друга в сторону.
— Я говорил, на повышение! — выкрикнул Сережка, оборачиваясь к друзьям. — Что вы на это скажете?
— Каждому свое, — задумчиво проговорил Славка. — Но вот Алик… Это для меня загадка.
— Алик отбоярится, — сказал Сережка. — Алик на Молдаванке родился.
— Все это так… — Никита поднял руку, призывая ребят к вниманию. — Кажется, он.
Насвистывая веселую одесскую песенку, в палатку ввалился Алик. Он расстегнул ремень, вытащил из-под койки гитару и проникновенным голосом запел:
— Алик, — оборвал друга Сережка.
— Ша, — сказал Алик, прихлопывая струны ладонью. — Я вижу, что вы сгораете от любопытства. Лейтенант Черепков не желает, чтобы его друзья сгорели раньше времени, а потому разъясняет вам ситуацию. Только не падайте в обморок. Я с детства не перевариваю мелодраму. Мне предложили стать инструктором. Я поблагодарил начальство за оказанную мне честь и…
— …послал их куда подальше, — не выдержал Бойцов.
— Вы ошиблись, Сережа, — сказал Алик. — Я дал согласие.
— Шутишь?
— И не думаю.
Сережка скрестил на груди руки и со злым недоумением выпалил:
— Ну Мишаня — это понятно. У него самолюбие, он же князь! А ты? Какого черта ты подписался?!
— Объясняю, — сказал Алик. — Отсюда я быстрее всего попаду в испытатели… Баранов говорил с командиром эскадрильи. В общем, они замолвят за меня словечко. Кажется, у аудитории больше вопросов нет? Тогда, с вашего разрешения, я искупаюсь. — И, захватив полотенце, Алик убежал.
Далеко на востоке за холмами вставало солнце. Между деревьями висел прозрачный туман, сверкала роса, и воздух был чист и свеж.
Никита осторожно выбрался из палатки, поежился и, глянув на небо — высокую, призрачную голубизну, довольно улыбнулся. День обещал быть на редкость солнечным, а это важно, когда тебе предстоит последний полет, в котором ты должен продемонстрировать все свое мастерство и искусство высшего пилотажа.
Никита разбудил товарищей. Ребята быстро, без обычных шуток и разглагольствований сделали зарядку, умылись и отправились завтракать. Из столовой они вышли тихие и сосредоточенные — каждый понимал, что настала минута, которая навсегда определит будущее.
Славка, чтобы как-то разрядить предполетное напряжение, легонько толкнул Черепкова в плечо и полюбопытствовал:
— Волнуешься?
— Не так чтобы очень… — Алик замялся. — А вот князь… Я ночью просыпаюсь, а он зубами клацает, простудился, говорит.
— У меня аспирин есть, — моментально влез Сережка. — Мишаня, примешь?
— Мишаня, между прочим, уже инструктор, — беззлобно проворчал Джибладзе, — а ты пока… шпана!
Алик глянул на небо и задумчиво проговорил:
— А жарко будет, ребята, как в топке паровозной.
— Это точно, — согласился Слава. — На мне высотный костюм после первой заправки промокает…
Полковник Бренч, высокий, щеголеватый, с иссиня-черными волосами, подпаленными на висках сединой, поздоровался с курсантами и коротко, в двух словах, объяснил, как будут проходить зачетные полеты. Голос у него был сухой и ломкий, взгляд цепкий, колючий, и, рассказывая, он то и дело останавливался перед кем-нибудь из ребят, пытливо всматривался в лицо и резко спрашивал: «Ясно?» Парни, оробев, только кивали головами.