— Товарищи женщины! Послушайте, что я вам скажу!
— Зачем на бога нападаете? — крикнули в ответ.
— Бога мы не трогаем, сельскую церковь вашу советская власть не закрывает…
— А зачем церковного старосту выселяете?
— Не церковного старосту мы выселяем, а кулака Кротова, мясоторговца, который призывал вас коров резать и в колхоз не вступать. Мясом Кротов торговал? Приказчика-кучера держал наемного?
— Надо же и Кротову чем-то зарабатывать! Всяк по-своему устраивается…
— Зарабатывать? Какая же это работа? Готовенькое скупить да с кучером на базар отправить и втридорога продать! Присосался к вашему селу пиявкой и жил за ваш счет! Мироед! Мирской захребетник!
— Он нашу церковь обслуживал, ему сам бог велел побольше нашего получать…
— Попам верить, так и царей нам сам бог посылал… Сотни лет они народной темнотой держались…
— Ты больно светлый, приехал нас учить!
— …Небось не на бога надеются такие, как ваш Кротов, а на иностранную буржуазию. Дожидаются, чтобы пошла на нас войной…
Пересветов заговорил о международном положении. Выкрики понемногу прекратились. Войны никто не хотел, его слушали.
Но вот на крыльцо вынесли еще узлы с вещами, и ему пришлось опять повышать голос, перекрикивая шум. Так повторялось несколько раз, пока на крыльцо не вывели наконец крепкого, еще не седого старика в меховой шапке и в пальто городского покроя с меховым воротником, хотя ночь была теплая. Кротов снял шапку и начал истово креститься, кланяясь во все стороны. В ответ ему женщины хором завопили, точно по покойнику, и продолжать речь уже не было смысла. За Кротовым шла закутанная в длинную шаль его дочь, старая дева; сын значился «в бегах».
Кротов с дочерью уселись в телегу с ногами, а провожатые, Архипов и милиционер, сели по сторонам, свесив ноги к колесам. Другая телега была загружена вещами выселяемого, с ней также ехал милиционер. Подводы тронулись, толпа хлынула за ними. В стороне стояли кучкой мужчины, не принимавшие участия в бабьем гомоне.
Приезжие том временем садились на коней.
Едва успел Пересветов утвердиться ногами в стременах, как Воронка кто-то сзади хлестнул по крупу, и конь, сорвавшись с места, понес седока вдоль улицы в карьер, разгоняя перед собой визжавших девок и ребятишек. Тщетно Константин натягивал поводья, боясь, как бы кого не задавить, — застоявшаяся лошадь мчалась во весь опор и мигом вынесла его за околицу, продолжая идти в галоп по блестевшей при лунном свете пыльной дороге. Никакие усилия умерить бег Воронка, никакие крики «Стой!.. Стой!» не помогали.
И вдруг Константин ужаснулся: шагах в двадцати поперек дороги лежала распростертая человеческая фигура, а Воронок мчался прямо на нее!..
Не рассуждая, на скаку он спрыгнул с коня, одной рукой вцепившись в его холку и не выпуская повода из другой… Кое-как устоял на ногах рядом с лошадью и сумел остановить ее в нескольких шагах от лежавшего на земле человека.
Нагнавшие Пересветова спутники спешились. Перфильев подбежал и схватил Воронка под уздцы.
— Так я и знал! — прокричал он. — Успела какая-то подкулачница (он выругал ее матерно) разнуздать, пока ты в седло садился! Я тебе подвел его взнузданного!
— Еще бы немного, он задавил бы его, — сказал Пересветов.
Даже при слабом свете луны было заметно, как он побледнел.
Тут только Курбатов с Перфильевым увидели человека на дороге.
— Пьян вдребезги, — сказал Перфильев, наклоняясь и пытаясь растолкать лежавшего за плечо. — Зря ты испугался, Воронок бы через него перемахнул. Лошадь животина умная, на человека не наступит.
— А раздавил бы, — заметил Курбатов, — пришлось бы нам его с собой увозить. А то ведь какая пища для кулацкой агитации: уполномоченный из области человека задавил!
— Закопали бы его тут, и дело с концом, — возразил Перфильев.
«Уж под суд бы я попал обязательно», — подумал Пересветов, вспоминая инструктаж в обкоме.
Оттащив пьяного на обочину дороги, ускакали прочь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
С уходом из редакции Пересветов вырвался из-под власти изматывающего, рваного ритма работы, каждодневно выдвигающей новые дела, требующие новых решений. На смену перманентной нервотрепке пришло размеренное еженедельное расписание занятий в библиотеке, в архиве, дома или в институте. ИКП в 30-х годах был разделен на несколько институтов по профилям его отделений; в интересах работы над задуманной книгой Константин взялся вести в одном из них курс истории России, хотя это, в соединении с работой для издательства, увеличивало его нагрузку.