Хотелось бы мне провести через всю мою повесть такую внутренне сюжетную ниточку: Достоевский — Дзержинский — Макаренко. Разве Дзержинского не мучила та же самая «слезинка ребенка», что и Достоевского? Разве не Дзержинский взял под опеку ВЧК дело помощи беспризорной детворе первых лет советской власти? Разве ие его именем назвал свою школу-коммуну беспризорников Макаренко?
Ведь только теперь выступает на очередь как практически осуществимая задача «самосовершенствования» человеческой личности, о чем бесплодно мечтали Толстой и Достоевский с их ожиданиями золотого века. К ним обоим приложимы слова В. И. Ленина о «мечтаниях старых кооператоров». «В чем состоит их фантастичность?» — спрашивал он в 1923 году в статье «О кооперации» и отвечал: «В том, что люди не понимают основного, коренного значения политической борьбы рабочего класса за свержение господства эксплуататоров. Теперь у нас это свержение состоялось, и теперь многое из того, что было фантастического, даже романтического, даже пошлого в мечтаниях старых кооператоров, становится самой неподкрашенной действительностью».
Будучи историческим носителем общечеловеческих идеалов всех времен и народов, — истина, добро, красота, справедливость, — рабочий класс впервые в истории открывает перед народами мира практическую возможность, реальную перспективу воплотить эти идеалы в жизнь. И мы превратились бы и бессовестных иванов непомнящих, возомнив себя пришедшими «на готовенькое» и не отдав долга памяти первопроходцам социализма, без чьих беззаветных, неимоверных усилий, подвигов, смелых дерзаний и проб, ошибок и жертв мы и посейчас оставались бы лишь прекраснодушными фантазерами о золотом веке без эксплуатации человека человеком… Эпоха требует от нас величайшего трудового напряжения, самообладания, бдительности. В пятимиллиардном человеческом общежитии мы все еще лишь первопроходцы нового образа жизни без войн, в мирном сосуществовании и соревновании с капитализмом. «Нам истерические порывы не нужны. Нам нужна мерная поступь железных батальонов пролетариата» (В. И. Ленин. «Очередные задачи Советской власти», год 1918-й)».
«Исследуя процессы развития сознания и способностей у человека, Владимир посещал не только слепоглухих. Он побывал в одной подмосковной семье, известной успехами трудового и спартански спортивного воспитания детей; познакомился с мальчиком Алешей, который с четырехлетнего возраста безукоризненно исполнял на рояле сложнейшие произведения Баха, Бетховена, Вагнера.
— Его считают музыкальным чудом, — говорил Володя, — а разве меньшее чудо каждый ребенок, научившийся к тем же четырем годам говорить, иногда и читать по складам на родном языке? Мы не замечаем, каких усилий стоит ребенку овладение речью, ведь свои годы младенчества мы не помним. Творец «музыкального чуда» вовсе не Алеша, — он мальчик, как и все мальчики, — а его отец: слепой, живя в мире звуков и страстно полюбив музыку, он растил в ее атмосфере сына с грудного возраста и, сам того не ведая, на опыте, экспериментально подтвердил факт происхождения таланта не в материнском чреве, а из присвоения отдельной личностью плодов общечеловеческой культуры. Наследственные задатки у разных людей, конечно, разные, но разовьются ли они в талант, одаренность или заглохнут, это зависит от обстановки в семье, школе, обществе. Создавать инкубаторы для разведения гениев пристало лишь столпам расистского невежества.
Однажды Владимир предложил мне:
— Хочешь побывать в МГУ на обсуждении результатов эксперимента со слепоглухими? Студенты, которых ты знаешь, выступят с научными сообщениями на расширенном заседании ученого совета психологического факультета. Не ошибусь, — добавил он, — если скажу, что это событие войдет в историю мировой пауки. Говорить они будут о проблемах, над какими работают на четвертом курсе: переход от жестовой речи к словесной; воображение у слепоглухонемых; формирование у них пространственных представлений. Девушка выбрала тему нравственного воспитания.
В многолюдной аудитории все взоры прикованы были к девушке и трем юношам. Кроме студентов МГУ тут были ученые — философы, психологи, педагоги. Все знали, что свои сообщения молодые люди сделают устно, хотя сами и не услышат своих речей. Я слушал их как завороженный. Сначала не в силах был отделаться от чувства неловкости за всех нас, сидящих в зале, словно мы в ответе перед людьми столь трудной судьбы, но скоро содержание их речей заставило забыть, что говорят глухие и незрячие.