— Почему же, — последовал вопрос, — уезжая в том самом году в заграничную командировку, вы не указали в опросном листе, что там находится ваш родственник? А показали, что за границей родственников не имеете. Вот она, анкета, заполненная вашей рукой.
— Я не знал тогда, где находится мой дядя.
— А потом узнали. Значит, за границей вы с ним виделись? Где и при каких обстоятельствах? С какой целью?
В конце 1926 года Пересветов с Флёнушкиным, находясь в Берлине в научной командировке, зашли как-то в молочную лавку. Обиходных немецких слов им порой все еще не хватало; так вышло со сметаной: они тщетно пытались растолковать представительной седеющей продавщице, что им требуется «кайн зауер мильх, абер этвас энлихес» (не кислое молоко, но нечто вроде этого). Шевелили пальцами, их не понимали. Как вдруг за перегородкой раздался сочный возглас по-русски:
— Может, он сметаны хочет?
— Да, конечно же сметаны!..
Все дружно рассмеялись. Из-за перегородки показался грузный мужчина с красным лицом и толстой шеей, в белом колпаке, в халате с засученными рукавами. Едва он взглянул на Пересветова, краска сбежала с его лица. Он круто повернулся и исчез за дверью.
— Что случилось?.. — недоуменно спросила по-немецки женщина, обрывая смех и заглядывая за дверь.
Ее, должно быть, прогнали оттуда жестом. Она растерянно оглядывала покупателей.
— Отпускай им товар! — приказали из-за двери тоже по-немецки.
Сандрик ничего не понимал в этой Сцене. Пересветов сумрачно усмехался. Через минуту они выходили на улицу, каждый держа в руках по аккуратно завернутой в вощеную бумагу банке свежей сметаны.
— Чего смылся этот сыровар? — спросил Флёнушкин.
Константин отвечал:
— Как только за перегородкой он сказал: «Может, он сметаны хочет?» — я поразился: знакомый голос, похож на голос моего дяди Бориса. Бывшего военного врача. Мы дома предполагали, не в белой ли он эмиграции, — с семнадцатого года о нем ни слуху ни духу. Но мне в голову не приходило, что могу его повстречать в Берлине, да еще в молочной. Во время войны он ездил начальником санитарного поезда имени императрицы Александры Федоровны. А продавщица эта — его жена, племянница бывшего генерала Воейкова, шталмейстера царского двора. Она-то и устроила его тогда на царицын поезд. Ее я не узнал бы, а с ним мы друг друга узнали сразу. Может, совестно ему передо мной, что сметаной торгует, или побоялся услышать от меня пару теплых слов… Такое противное ощущение, будто на крысу наступил!
— Эти устроились, — презрительно заметил Сандрик. — Торговлишка им кое-что дает…
Все это Пересветов вкратце изложил членам комиссии, а теперь повторил, отвечая матери на ее вопрос о Борисе.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Володя и Наташа взрослели, и отец стал уделять им больше внимания. Раньше у них с бабушкой и мамой в обиходе было обсуждение прочитанного или услышанного в классе, теперь они часто обращались к папе. Иногда в Олин свободный вечер с ней и отцом выбирались в театр, в оперу или в кино. Дети знакомились с литературной классикой, с книгами, на которых воспитывались когда-то родители.
Под материнским Ольгиным крылом у них дома собирались на вечеринки с пением их одноклассники и одноклассницы, устраивались иногда «мамишники», как их называла Ольга, собиравшая у себя мамаш потолковать о детях. Она и Наташа играли на рояле (девочка брала уроки музыки); у Наташи обнаружилось недурное сопрано, вдвоем с отцом она еще в детстве пела «В селе малом Ванька жил», а теперь и серьезные дуэты из «Риголетто», «Травиаты».
Как-то летом школа отправила детей в пионерский лагерь в Тверскую область. В лагере их обычно навещала мама, но на этот раз поехал отец. С поезда он сошел на станции Максатихе ранним утром. Лагерь отыскал в лесу по двум елочкам у запертых ворот; нашел в заборе дыру и в нее пролез. Осмотрел двор, спортплощадку, застал дежурных в кухне, попил у них воды и улегся отдохнуть на скамейку в клубе, подложив сумку с гостинцами под голову.
Уснуть ему не удалось, вокруг дома застрекотали, словно скворцы, ребятишки, направляясь к умывальникам. Он вышел на крыльцо, когда отряды уже делали утреннюю зарядку, и увидел Наташу, потом Володю. Дочь первая заметила его и запрыгала на месте невпопад, но из рядов не вышла. По окончании зарядки опрометью бросилась к отцу и повисла у него на шее. Подошел и Володя.
Посыпались расспросы про маму, бабушку, рассказы про лагерь. У детей здесь три флигеля, два занимают девочки, а мальчики один, самый большой. Встречали их на станции местные пионеры и комсомольцы с музыкой. На открытии лагеря были смешные аттракционы: с завязанными глазами разбить палкой старый цветочный горшок, попасть картофелиной в разинутый рот вырезанному из фанеры толстяку…