Из ходка вылезла работница, шахтерка:
— Товарища Минаева с поверхности зовут к телефону.
Телефонные аппараты в штреке явились еще одной неожиданностью для Пересветова. Иван Антонович поднялся с крепей:
— Делать нечего, дома доскажу…
Вернулись в штрек, где Минаев поговорил по телефону, а затем пошли к подъемнику и через несколько минут очутились на поверхности. У Кости шумело в ушах и колотилось сердце от свежего воздуха, от впечатлений, глаза слезились от угольной пыли и солнечного света. Помылись в шахтерской бане, переоделись и завершили свой «подземный круиз» сытным обедом, приготовленным старушкой, соседкой Минаева.
— И вот вышел конфуз, — продолжил Минаев прерванный рассказ, когда после обеда прилегли отдохнуть. — При рекордных темпах механизации угледобыча по донбасским шахтам начала угрожающе снижаться! С поверхности в шахты были переброшены коммунисты, проведена мобилизация комсомольцев, сменены многие руководящие работники. Суточная добыча с восьмидесяти шести тысяч тонн за прошлый год скакнула до ста пяти тысяч. Для нас это было самое радостное событие: угольный бассейн начал осваивать новую технику! В нынешнем году превзойдем довоенную угледобычу вдвое.
— Иван Антонович, а что это над шахтой, на шпиле, звезда днем не гаснет? — спросил Костя.
— А это знак, что план угледобычи шахтой выполнен.
В последующие дни Минаев показал Косте и врубовую машину, и многое другое, познакомил с близкими ему друзьями из шахтеров.
При возвращении в Москву Пересветова на вокзале встретили дети. Наташа с первых же слов выпалила:
— А Володя себе ногу в пионерлагере обжег! Они только вчера приехали из лагеря.
— Ногу? — удивился отец. — Через костер, что ли, прыгали?
— Ребята лесной пожар тушить бегали. Было очень, очень страшно, весь лагерь дымом пропах! — затараторила Наташа. — А нас, девочек, даже посмотреть на пожар не пустили.
Оказывается, неподалеку от лагеря загорелся лес, и старшие ребята помогали колхозникам тушить огонь. Остановили его в пятидесяти метрах от ржаного поля.
— Нам на линейке благодарность зачитали от колхоза! — продолжала девочка.
Ее старший брат, глядя на отца, молча улыбался. Засучив брючину, показал марлевую повязку на голени:
— Уж и не болит, да бабушка с мамой все еще не велят снимать.
— Там мох горел под травой, — спешила пояснить его сестренка.
— Дым по земле стлался, я не заметил, что мох горит, оступился во мшаник… Лето очень сухое, папа, мох там после нас еще целые сутки курился. Пока дождик не прошел.
— Как же вы огонь тушили?
— Колхозники насос подвезли, бочки с водой; из болот воду ведрами носили. Телегу с лопатами и топорами пригнали, мы помогали кустарник вырубать, канаву копать… Дерновник срезали лопатами, чтобы огонь к опушке не подобрался.
— Ну молодцы! Не испугались. Отчего же возник пожар?
— Кто говорит, кулаки подожгли, кто — будто мальчишки костер развели в лесу да не загасили.
Володю этой весной приняли в комсомол, что еще больше возвысило его в глазах сестренки. Она поспешила сообщить, что брата выбрали председателем совета лагеря. Пока шли по перрону, а потом к трамвайной остановке, Наташа продолжала щебетать про лагерные события. К ним приезжал и беседовал с ними командир стратостата «СССР» товарищ Прокофьев. У них проводились военные игры с ночной тревогой. Перед закрытием лагеря был карнавал.
— Так весело было всем! Я оделась царицей ночи, в черной маске, с блестящей звездой во лбу, а Володя индейцем с головным убором из вороньих перьев!..
Минул год, другой. Пересветов давно не охотился, а тут выпал случай: его давний знакомый по Еланску Александр Филиппович, охотник, работавший в системе лесозаготовок, перевелся в Вязниковский район Нижегородской области и звал к нему съездить, соблазняя охотой на уток и тетеревов.
Сандрик на этот раз в охотничьей поездке Косте сопутствовать не мог, его в Москве давно уже не было. В Госплане происходили какие-то перемены в составе руководящих лиц, с новым начальником отдела Флёнушкин не сработался, и ему предложили выбрать облплан или крайплан, в каком он желает работать. Он выбрал Казань, родину жены.
Стояли погожие дни «бабьего лета». Рыжий ирландец-сеттер Александра Филипповича нашел выводок, и охотники заполевали из-под его стоек парочку молодых тетеревов. Потом вдруг старый черныш (тетерев-самец) вырвался из зарослей можжевельника и на их глазах уселся на высоченную сосну, возвышавшуюся над лиственным лесом. Понадеявшись на крутой чок[1] левого ствола своей бескурковки, Костя выпалил. Тетерев исчез: и не упал, и как будто не полетел. Обшарили с собакой кусты под сосной — ничего не нашли.