Он подошел к шкафу и вынул из него несколько папок, набитых выписками из книг, газет и архивных документов. У Кости дрогнуло сердце: давненько к ним не прикасался! Они напомнили ему тесную комнатушку институтского общежития, где так хорошо работалось и жилось вдвоем с Олей. С какой неуемной жаждой знаний приехал он тогда в Москву из Еланска, с какой дотошностью, по крупицам, выискивал их, готовясь к занятиям в семинаре Покровского!
Костя развязал шнурки одной из папок. Выписки из архивного дела совета министров времени Столыпина, из стенографических отчетов государственных дум. В другой папке — из большевистского «Пролетария». А вот из «Нашей зари», меньшевистского ликвидаторского журнала тех же лет; из ежегодников кадетской «Речи», из эсеровской «Революционной мысли»… Со дня падения царизма прошло всего одиннадцать лет, а какой глубокой стариной пахнуло на Пересветова! Как быстро прошумели богатые событиями годы!..
Эту недавнюю — и в то же время давнюю — историю пока никто не написал, а ведь она нужна. Надо, надо знать, на какой исторической почве, в итоге какой и с кем титанической борьбы возник и растет в нашей стране новый социалистический мир. Не столько с просветительной целью знать, но для потребностей борьбы за будущее.
Поступая в институт со жгучим интересом к истории большевистской партии, Константин скоро осознал, что ее невозможно оторвать от истории страны в целом, и своей отдаленной целью поставил написать когда-нибудь историю царской России начала XX века. Написать не в виде социологизированной схемы и не в виде учебника «от сих до сих», а полносочно, в живом красочном изложении событий, с характеристиками исторических лиц.
Между книгами на полке стояли перевязанные тесемками темно-зеленые папочки с вытисненным профилем Гоголя на обложках. «Развяжу потом, когда время будет», — подумал он. В них хранилась переписка с Сережей и Олей, черновые наброски к будущей «Хронике»…
…Вечером отец повез детей на каток. Еще к Новому году он купил им по паре ботинок с коньками-снегурочками, и дети тогда вместе с папой и мамой ездили на популярный у москвичей уютный каток на Петровке. Были катки и поближе, но на них не было буфета с такими вкусными пирожками и пирожными.
У Оли сегодня вечер был занят, дети покатались с отцом, а когда вернулись, мама была уже дома. Она сообщила новость, которую муж воспринял как удар обухом по голове: руководство МК сегодня информировало работников партийного аппарата о новых разногласиях, возникших в Политбюро ЦК партии!..
Поводом, по словам Ольги, послужили выступления секретаря МК Угланова, утверждавшего, будто мы «заиндустриализировались», вкладывая крупные средства в тяжелую промышленность, и недооцениваем легкую. Угланова поддерживают Бухарин, Рыков, Томский; Сталин и большинство членов Политбюро отстаивают принятый XIV и XV съездами партии курс на социалистическую индустриализацию, с упором прежде всего на развитие в стране производства средств производства как первоосновы экономической самостоятельности страны, ее обороноспособности и дальнейшего роста всех остальных отраслей хозяйства.
Так вот в чем причина внезапного отчуждения Шандалова и других, заставившего недоумевать Костю! За статьей секретаря райкома он не разглядел нечто более серьезное. Куда же девалась его политическая бдительность? Ведь после конфликта трехлетней давности и лозунга «обогащайтесь» Пересветову приходило в голову, что когда-нибудь, это не исключено, может быть, придется иметь дело с оппозицией правых. Но мог ли он подумать, что это произойдет так скоропалительно, сразу после разгрома троцкизма, тою же зимой? Мария Ильинична недаром назвала эту зиму сумасшедшей…
Все свои самокритичные мысли Константин в беспорядочной и бурной тираде высказал Оле.
— Зачем только поторопился я с уходом из «Правды»? — горестно восклицал он. — Получилось что-то вроде дезертирства накануне сражения. Никогда себе этого не прощу! Нельзя было свои личные мотивы ставить на первое место!
— Успокойся, что такое ты говоришь, какое дезертирство? — старалась его охладить Оля. — Во-первых, ты не мог знать…