Как она уцепилась тогда за эту возможность! Другой, считала, не будет, тех денег, что остались от приличных гонораров, полученных Юрием Анатольевичем за год до того в Германии (просто повезло, нашелся щедрый понимающий издатель) хватило как раз на эту хибару. Ремонтировали уже на текущие поступления - Тамара набрала работы сверх головы и начала проявлять повышенное внимание к его доходам и расходам, чего прежде себе не позволяла... Потом этот суд. Родственники, вернее, родственницы наследницы - три немолодые, интеллигентные с виду дамы, обремененные кучей детей разного возраста - не разберешь, дети это на самом деле или уже внуки сдались не сразу, подавали какие-то встречные иски и протесты. Юрий Анатольевич не вникал, Тамара и сама справилась.
- А, черт с ними, - сказала она, воротившись с очередного судебного заседания и капая в рюмку валокордин, - Больше судиться не стану. Поставлю перегородку, забор глухой между участками, АГВ - это печка такая - куплю... И все это исполнила - она человек слова. А напугавшие его черные деревья в саду оказались обыкновенными яблонями, только очень старыми, и по весне цвели, даже яблок обещали немного, они розовели в густой листве. Для себя старалась Тамара, это он сейчас понял. Готовилась к одинокой жизни: любимые книги перевезла и старый, к её собственной молодости относящийся альбом с фотографиями. И словари, конечно, - целая полка в шкафу. Юрий Анатольевич читал презираемую им прежде "Сагу о Форсайтах" в грязно-белом, захватанном переплете, находил в ней известные достоинства - не так уж и скучно, вроде телесериала. И все спрашивал себя, ну что Тамара так цеплялась за него, за их давно, задолго до появления Миры порушенную совместную жизнь? Усталые немолодые мужчины сплошь и рядом оставляют своих немолодых усталых женщин ради молодых и веселых, таков порядок вещей, вот и Голсуорси это знал. Смирила бы гордыню - сколько твоих же подруг живут сами по себе. Наш развод не стал бы сенсацией - куда там! Все приятели поразводились, дети у кого взрослые, а у кого и маленькие еще. И далеко не у каждой бывшей жены такая вот уютная, с садом дачка в престижном месте и недалеко от Москвы. А московскую квартиру разменяли бы - им с Мирой и однокомнатной бы хватило, как девочка его обрадовалась, когда он поделился с ней задушевным желанием: разъехаться с женой...
Странно было вести эти сильно опоздавшие диалоги и предаваться воспоминаниям среди знакомых, но не ему принадлежавших вещей. Дачная жизнь засасывала, как болото, размывала границы времени, недавние события отодвигались в смутное, почти неразличимое прошлое, в настоящем оставались только ясные, прохладные утренние часы, когда солнечные лучи косыми, толстыми, почти осязаемыми столбами проталкиваются сквозь листву к траве и цветам... В первое лето здесь росла только крапива и бурьян, кладбищенские травы, Тамара вела с ними войну на истребление. И её холеные руки носили следы черной работы, как она их ни парила в теплой воде и не мазала всякими снадобьями.
Старенький черно-белый, доставшийся от прежних хозяев телевизор едва дышал, изображение то и дело становилось зыбким: дрожало, размазывалось, а то и вовсе пропадало. Юрий Анатольевич смотрел только новости, отсюда политические скандалы, военные ужасы и даже взрывы в находящейся совсем рядом Москве казались нестрашными и значили не больше, чем землетрясения в Японии. Соседей ни справа, ни слева он не видел: Тамара, слава Богу, окружила участок глухим забором, и там, за этим забором ходили, пели, разговаривали, ссорились невидимые, незнакомые люди. Однажды со стороны улицы, в том углу, где были в аккуратный штабель сложены оставшиеся после ремонта доски, куски шифера и жести, обрезки труб и прочие стройматериалы, над забором возникла нестриженая голова, потом в сад осторожно, чтобы не развалить кучу, проник мальчик лет десяти и направился к веранде, где сидел с "Сагой" и кошкой на коленях Юрий Анатольевич.
- Мальчик, зачем заборы существуют? - спросил он незваного гостя. Тот не заметил ехидства, ответил вполне серьезно:
- У вас калитка же заперта. А по вечерам свет горит. Я думал, тетя Тамара приехала...
- Зачем она тебе?
- Она со мной по русскому занимается и по английскому. Я отстающий.
- Чего же ты отстаешь? - только и нашелся что сказать растерявшийся Юрий Анатольевич. Не ляпнешь же прямо так, сходу ребенку, что нет, мол, тети Тамары и не будет никогда уже.
- Мы беженцы, - по-прежнему серьезно ответил на его вопрос мальчик, мы с мамой из Сухуми. Я почти год пропустил из-за войны. А раньше я хорошо учился, правда.
Он все старался заглянуть через плечо устроившегося на веранде незнакомца в открытую дверь: может, тетя Тамара там?
- Ее нет, - сказал Юрий Анатольевич, - Не приехала.
- Она обещала... А вы кто - её муж, да?
- Да.
Гость тяжело вздохнул, произнес вежливо:
- До свиданья! - и растворился, исчез. Юрий Анатольевич обернулся на миг - чайник как раз запел на плите, а того уж и нету, и в калитку не выходил... Привыкать начинаю к таинственным явлениям, подумал он. Впрочем, мальчишка мог и через забор перемахнуть. Как пришел, так и ушел.
В другой раз Юрий Анатольевич открыл калитку на чей-то громкий, назойливый стук и обнаружил незнакомого мужчину, который спросил деловито:
- Антенну ставить будем, хозяин? Я с хозяйкой твоей договаривался, а она в срок не приехала...
При нем был здоровенный шест, он, с согласия Юрия Анатольевича затащил этот шест в сад, что-то там с ним делал, собирал, ещё удлинял. Потом полез на крышу, долго ходил там, громыхая железом... В результате телевизор заработал исправно, а у Юрия Анатольевича почти не осталось наличных денег. Он не знал, как договорилась Тамара, и торговаться, естественно, не стал.
Не миновать было ехать в Москву за отпускными. Необходимость эта сначала испугала, потом он прикинул, что домой можно и не заходить, а именно это и страшило: возможность встретить где-нибудь возле дома того то ли убийцу, то ли психа, а, может, это вообще видение было, призрак, плод расстроенного воображения. Юрий Анатольевич, по мере того как приходил в себя после пережитого потрясения, двух утрат, двух одновременно случившихся смертей, все больше склонялся к мысли, что он и сам тогда, во дворе вечером невменяем был, стал жертвой собственных страхов. Встреча в подвале неясный силуэт в дверном проеме, блеск ножа, собственный жуткий вскрик, звук лопнувшего арбуза, с которым череп незнакомца ударился о бетонный пол - все это примстилось.
И все же чем позднее, чем ближе к осени появится он, Юрий Анатольевич, в проходном дворе у Белорусского вокзала, тем оно лучше, спокойнее.
Поэтому он позвонил своему заместителю и договорился, что не полученные им своевременно - не до того было - отпускные сняты будут с депозита и выданы ему в бухгалтерии.
- Может, машину за тобой прислать? - предложил Петр Сергеевич, - Или, хочешь, Сережа-шофер деньги привезет?
- Да нет, сам приеду, - Юрий Анатольевич собрался разыскать начало вступительной статьи, которое он ещё до поездки на Сейшелы (ах, будь она неладна, эта поездка) отдал перепечатывать, да так и не взял - опять же не до того было. Теперь искать придется, и поручить некому...
Его визит пришелся как раз на обеденный перерыв, и не заходя ни в бухгалтерию, ни в бывшее машбюро, где ныне не было пишущих машинок, одни лишь компьютеры, директор направился в свой кабинет. В приемной пусто, на столе, за которым раньше работала Мира, чья-то чашка с недопитым чаем.
Он тронул дверь - заперта, конечно. Достал ключи, открыл - и замер на пороге. Зрелище ему представилось захватывающие: на просторном столе, повернутом торцом к двери, весьма энергично занималась любовью пара. Голый зад мужчины двигался вверх-вниз в бешеном ритме, с нарастающей скоростью, прямо-таки вибрировал, будто его обладатель несся стремительно, на ходу горячечно всхлипывая, к желанной цели: вот-вот порвет грудью финишную ленточку, а там будь что будет... Торжествующий, слегка приглушенный вопль - нечленораздельный, хотя и не оставивший сомнений в его смысле возвестил, что цель достигнута, высота взята, финишная лента трепещет на бурно дышащей груди, победа вырвана в честном бою...