- И от этой "угадайки" зависит жизнь человека - ты это хотела сказать? Расхожая идея. Всем больше нравится, как в кино.
Павел разозлился не на шутку. Дурак, что приехал. Последняя электричка ушла - а то бы...
- Последняя электричка тю-тю, - прочитала его мысли Лиза, ещё и поддразнила: - Ах, как я зол, как я зол...
Любила она его позлить - и была тому тайная причина. Гнев странным образом красил её приятеля. Павел бледнел, водянисто-голубые чуть навыкате глаза суживались, становились льдистыми, колючими, сжимались губы, и перед Лизой вместо вполне взрослого, но сохранившего детскую розовость и пухлость пашиного лица представал каменный лик героя комикса - погубителя женских сердец. Эта перемена каждый раз и пугала, и возбуждала её. Паша о том не догадывался, его озадачивал странный взгляд подруги во время нередких, увы, ссор. А она попросту любовалась им в такие минуты...
Перехватив непостижимый этот взгляд, Павел, хоть и не уловил его истинного смысла, внезапно успокоился: зря он завелся, ей-Богу! И электричка ушла, и они одни, до самого утра, а главное - подруга подошла, обняла его, такое с ней нечасто... Так в обнимку и пошли в спальню. Да ну их, убийц этих, убитых, подозреваемых, жизнь так хороша, и жаркому лету конца не видно, и герои наши молоды и влюблены не на шутку.
За полночь, когда сквозь тонкие ненадежные занавески просочился в окно лунный свет и убогая комнатенка засияла серебром, они ещё не спали. Лиза, как и многие девушки до нее, ласково проводила ладонью вверх-вниз по светлым курчавым волосам на Пашиной груди, а он, как многие мужчины до него, накручивал на палец черный шелковистый локон.
Ах, как бы это им, молодым, теплым и любящим, соединиться - нет, не телами, это они умеют, а душами, как пробиться друг к другу, научиться разговаривать, а не обмениваться словами серыми и заскорузлыми, как подсолнуховая шнлуха? Вот и сейчас, поглаживая нежное плечо и, будто украдкой ещё более нежную грудь, касаясь как бы невзначай твердого выпуклого соска, пылкий влюбленный произносит - что бы вы думали?
- Ты красивая, самая красивая, все оборачиваются. Тебе богатого какого-нибудь, заиграла бы как бриллиант в дорогой оправе, бриллианту хорошая оправа положена... - И сам содрогается от нечаянной пошлости.
Но подруга пошлости не замечает, вторит, щуря влюбленные глаза:
- Не в деньгах счастье, Павлик милый, но и без них никуда.
И приводит в качестве неоспоримого доказательства недавно выученную испанскую пословицу "Para dinero baila perro", что означает: "За деньги и собака потанцует". Кстати пришлась пословица. Бывший бой-френд Гриша курсы до конца года оплатил, вот красавица и учится испанскому, не пропадать же деньгам...
И услышанное нисколько не мешает Паше, обняв любимую покрепче, давая ей таким образом понять, каковы его ближайшие планы, сообщить ей и о более отдаленных:
- На той неделе у меня один вечер свободный, хочу тебя с отцом познакомить, придешь?
Пашины приятельницы, которые удостаивались приглашения к нему домой, все как одна садились на стул пряменько, держались несмело, с благонравным любопытством оглядывали гостиную и неизменно интересовались старинным портретом в потемневшей от времени тяжелой раме. Красивая дама в темном, неразличимого цвета платье, приоткрывавшем узкие плечи, пристально наблюдала со стены за тем, что происходит в большой, загроможденной старой мебелью комнате, и взглядом усмиряла самых бойких, давала понять, что именно она тут хозяйка. Каждой гостье казалось, будто красавица неспроста глаз с неё не сводит. Следит, не одобряет, знает что-то.
Старина как раз вошла в моду, и во многих домах сохранившиеся раритеты, извлеченные на свет Божий с антресолей, соседствовали с предметами "под старину". В квартире Пальниковых однако все было подлинным - тусклая бронза светильников, переделанных в свое время из керосиновых ламп, расползающаяся от ветхости ткань темных гардин, резные шкафы - пыль въелась в резьбу, была неистребима, Гизела годами вела с ней борьбу, но не помогали никакие пылесосы. Поблескивали золотом переплеты старых книг за стеклами высоченного, до самого потолка шкафа, поскрипывали и проваливались под садившимся кресла с неудобными жесткими спинками.
Среди подруг Павлика знатоков и любителей истории не было, однако о портрете спрашивали все: кто такая и кем доводится хозяевам. Это становилось началом беседы. Всеволод Павлович любопытных не разочаровывал, у него давно наготове была легенда, он излагал её как экскурсовод в музее, - с заученными интонациями и продуманными интервалами в тех местах, где слушателям надлежало выказать удивление и восторг.
Павел знал легенду назубок, как и то, о чем Всеволод Павлович умалчивал и гостям не рассказывал. Лет двадцать назад - не так уж, стало быть, давно, - в массивной резной раме случайно, во время ремонта, что ли, обнаружен был настоящий клад: несколько золотых монет царской чеканки и полтора десятка дорогих старинных колец. Таинственные, неведомо кем спрятанные сокровища нашли приют в одном из дальних ящиков отцовского стола, где однажды и отыскал их, на свое несчастье, Павлик - как раз он был приглашен на тринадцатилетие одноклассницы, девочка сильно ему нравилась и, выбрав из кучи перстенек с синим камешком, в цвет её глаз и ссыпав остальные обратно в пластиковый пакет, он в тот же вечер, не спросясь старших, преподнес его имениннице.
Никто бы и не заметил пропажи - Бог весть сколько времени провалялся пакет в ящике стола, - но родители девочки и утра не дождались, явились среди ночи, учинили целое следствие: где взял да как посмел дарить столь юной и неопытной... До конца дней своих будет Павел помнить, как побледневшая Гизела, ни слова не промолвив, взяла злополучный перстень и вышла из комнаты, а отец долго ещё расхлебывал заваренную сыном кашу, пытаясь утихомирить сердитых гостей и успокоить их рыдающую дочь, - ей, кажется, в суматохе ни за что, ни про что досталась родительская оплеуха.
- Просто недоразумение, - уверял тогда Всеволод Павлович, беря грех на душу и выгораживая дурака-сына, - Ну взял обормот без спроса материнское колечко, уж больно ему дочка ваша нравится, они же ещё дети...
- Дети, дети, - смягчаясь, ворчал папаша, - Следить за ними надо, а то, смотри-ка, настоящий сапфир дарит... Разгулялся. Да ещё в такой огранке - вы хоть знаете, сколько это стоит? На все времена ценность. Я сам ювелир, разбираюсь.
Ужасно было слышать, как врет отец, бормочет что-то насчет фамильных украшений, ещё хуже смотреть, как он успокаивает плачущую маму. Его, Павла, даже не ругали, только сгоняли в кухню за валокордином и за кипяченой водой. Из-за чего весь сыр-бор тогда загорелся? Ни до, ни после этой глупой истории не видел Паша ни одного из этих колец, куда-то перепрятали... Мама носила только гладкое обручальное да тоненькое колечко, стершееся, с зеленым камешком иногда надевала "на выход". Вот это действительно бабушкино, "фамильная драгоценность", с теми же - туман...
Много спустя Павел отнес в антикварный магазин золотые старинные монеты - мама болела, понадобились дорогие лекарства, отец сам вручил их сыну - он тогда от мамы не отходил... Лекарство пришлось купить на деньги, взятые в долг, - монеты долго не продавались. Потом кто-то все же их купил, слава Богу. Снова деньги понадобились - на похороны...
...В назначенный вечер Паша, как договорились, встретил Лизу на Чистых прудах у метро и оглядел её внимательно, вчуже, как бы глазами отца. Строгая блузка, юбка не слишком короткая, волосы связаны на затылке в пони-тейл, но все равно видно, какие они густые и блестящие. Отец сумеет оценить и нежный овал лица, и тонкие черты, и прозрачные, будто восковые краски...
- Боишься, не угожу? - разгадала его сомнения Лиза, - Папа предпочитает блондинок?
- При чем тут блондинки? - примирительно сказал Павел, - Просто я хочу, чтобы ты понравилась моим домашним, что в этом обидного?
- А никто и не обижается...
Но она заметно нервничала, уж кому-кому, а Павлу было известно, что когда подруга - нервничает, жди беды, ляпнет что угодно...