Выбрать главу

Гребенщиков, оттолкнув меня, с силой захлопнул дверь, как будто это имело значение. Ведь рубка и дверь не бронированные, они не могли спасти даже от осколков. Недаром матросы шутили: снаряды нам не страшны. В случае попадания они прошьют «Вьюгу» насквозь и разорвутся в воде…

Прогремело еще несколько залпов — и сразу наступила тишина. Я опять приоткрыл дверь. В том месте, откуда светил японский прожектор, что-то горело. Второй пожар разгорался дальше и выше, вероятно на японской батарее. Кочегары успели погасить факел над трубой. «Вьюга», сбавив ход, устало покачивалась на волнах. Снова было темно, снова мерцали в небе звезды, уже потускневшие перед рассветом. И просто не верилось, что вокруг только что бушевала смерть. Но таков уж морской бой: годы учебы, годы тренировок — и несколько минут полной отдачи всех знаний, опыта и душевных сил.

На мостик поступали доклады с боевых постов: контужено несколько матросов, сорван взрывной волной обвес кормового мостика, поврежден дальномер, осколки пробили борт выше ватерлинии. Удачно отделались!

Оба сторожевика устремились за своим отрядом, который уже миновал зону обстрела. Нагнали его у самого входа в Сейсинскую бухту.

Появились неприятельские самолеты. Они летели высоко в темном небе. Навстречу им с кораблей понеслись цветные цепочки трассирующих снарядов и нуль. Трассы сходились почти в одной точке и, переплетаясь, образовывали фантастический, быстро меняющийся рисунок.

Японские летчики, встреченные дружным огнем, не решились, вероятно, выйти в атаку. Они сбросили бомбы где-то в стороне. Лишь несколько самолетов с ревом промчались над бухтой, обстреляв из пулеметов десантные корабли.

Справа остался длинный волнолом. Впереди, загораживая полнеба, высились темные горы. У подножия их, в

порту, горели пакгаузы. При свете пожаров видны были причалы, затонувшие возле них корабли, ажурные башни кранов. До нас доносился частый сухой треск выстрелов. Казалось, что трещат и рушатся постройки, охваченные огнем. В бухту то и дело падали снаряды. Изредка посвистывали шальные пули. Ходить по палубе било опасно.

Я перебежал в рубку автосигнальной связи. Здесь нес вахту радиометрист Александр Куколев. Он не покидал свой пост со вчерашнего дня, с той минуты, как мы вышли в море. Вглядываясь воспаленными глазами в светящийся экран. Куколев озабоченно сказал:

— Боюсь, аппаратура не выдержит. Перегрелась без отдыха.

Я невольно позавидовал ему: «Вот человек занят нужным делом, а я только болтаюсь из рубки в рубку. Трансляционный узел работает нормально, вахта закрыта. Неужели так и придется мне до конца похода оставаться праздным наблюдателем?»

Торпедные катера уже взяли с «Вьюги»

часть морских пехотинцев и ушли к берегу. Мы ожидали, когда они вернутся за остальными десантниками.

Раздался привычный щелчок пускача. Я инстинктивно посмотрел на приборы: вольтметр, амперметр, накал — все в порядке.

— Корректировочной группе приготовиться к высадке!

Из радистов в корректировочную группу входил старшина 2-й статьи Гребенщиков. Незадолго до войны у корректировщиков была тренировка. Гребенщиков высаживался с рацией на различных островах, и я держал с ним связь.

Сейчас у Федора сто забот. Надо получить оружие и патроны, одеться, проворить рацию. Я поспешил на помощь ему.

Радиостанция РБМ была упаковала в два довольно тяжелых металлических ящика с заплечными ремнями. В одном — аппаратура, в другом — аккумуляторы и сухие батареи. Один ящик должен нести сам Федор, второй — сигнальщик из группы прикрытия. Кроме рации на Гребенщикове противогаз, наган в кобуре, гранаты. В руке брезентовый мешочек с запасными частями. Нагрузился так, что шагнуть трудно.

— Федя, я с тобой пойду!

Он обрадованно взглянул на меня.

— Правильно! Вдвоем надежней. Если один того…

Гребенщиков выразительно махнул рукой. — Спроси Карнаухова!

Старшину группы пошел в радиорубке. Он был занят. От сотрясения во время боя нарушился контакт в передатчике. Карнаухов проверил схему, искал повреждение. Он не сразу понял, чего я прошу. Потом покачал головой: зачем же рисковать еще одним человеком?

— Товарищ главстаршина, — взмолился я, — Гребенщикову тяжело, а у меня сейчас никаких дел!

— Ладно. Ступай к командиру. Доложи, что главстаршина не возражает.

Бегом к мостику. Капитан-лейтенант Кузьменко спускался по трапу, на ходу отдавая распоряжения помощнику. Я стал на его пути:

— Разрешите обратиться?