— Значит, все правильно, Олег Иванович, и мое вмешательство не требуется… Когда теперь на стрельбище? Опять через полгода?
— Завтра.
— Не получится. На завтра другие дела есть.
— Тогда послезавтра.
— Побеседуй с солдатами, которые слабо стреляли.
— Вот этого не хотелось бы, товарищ подполковник.
— Самолюбие?
— Хорошо беседовать, когда сам на высоте, а у меня не получилось.
— Не совсем получилось, Олег Иванович, так вернее. Главное, ты был рядом с солдатами на огневом рубеже. Они радуются и огорчаются, и ты тоже. Тебя со вниманием слушать будут.
— Есть у меня идея — кружок по обмену опытом лучших стрелков воссоздать. Помните, как раньше?
— Желающие найдутся?
— Я первый.
— Берись, Олег Иванович. Только не охладей через месяц. Сам-то ты после двух-трех тренировок мастерство восстановишь, а молодым солдатам заниматься и заниматься.
— Кстати, товарищ подполковник, мысль о кружке пришла мне в голову еще до того, как умудрился послать пули за молоком. Так что не о себе думал…
Начальник политотдела кивнул и снова полуприкрыл глаза.
Дорога, петляя по склону сопки, поднималась к перевалу. С каждым поворотом, с каждой петлей расширялся горизонт, а вершины соседних сопок словно бы оседали, становились ниже. Шофер, знавший каждый изгиб шоссе, гнал машину быстро, за стеклом мелькали кусты, деревья, каменистые осыпи. Дербаносов подумал: опытный водитель не совершит ошибок на этой трудной, полной неожиданностей дороге. Но вот уйдет этот шофер в запас, руль доверят молодому шоферу, и придется первое время сидеть рядом с ним, объяснять особенности шоссе, предупреждать о крутых поворотах.
Так уж повелось: до определенного времени человек набирается знаний и опыта, познает цепу ошибок и неудач, приобретает мастерство, терпение, житейскую мудрость, а потом передает накопленные ценности тем, кто идет следом. Что шоссе — его можно освоить за несколько поездок, гораздо труднее вывести на самостоятельную дорогу политработника или командира, научить сложному мастерству воспитывать людей, руководить ими. Только собственного опыта, собственных знаний тут мало, нужны педагогические способности, большой такт. И очень хочется, чтобы новое поколение не повторяло тех срывов, которые были у старших.
Вот Олег Сысоев — политработник, можно сказать, прирожденный. Требовательность сочетается у него с участливостью, доброта — с принципиальностью. Люди к нему тянутся. А ошибку совершил почти такую же, какую допустил когда-то Дербаносов, будучи еще секретарем комсомольского бюро батальона. Товарищи тогда оказали ему доверие, избрали единогласно как активиста, отличника боевой в политической подготовка. В ту пору Дербаносов действительно хорошо водил бронетранспортер, метко стрелял из всех видов оружия, имевшегося в батальоне. Занятия в поле доставляли ему радость. А став секретарем, все чаще и чаще начал засиживаться в казарме. Днем бойцы учатся, а у Дербаносова текущие дела в канцелярии, в штабе, в политотделе. По вечерам — мероприятия, совещания, заседания, лекции. Постепенно привык получать сведения о жизни батальона из вторых рук, оценивать положение по бумагам, по отчетам.
Выехал раз на ночное занятие, попробовал стрелять — получилось хуже, чем сегодня у прапорщика. Это совсем отбило охоту бывать в поле, на стрельбище. Успокаивал себя: и без того, мол, забот много, только успевай крутиться. И успевал, управлялся вроде бы неплохо, но авторитет его среди комсомольцев почему-то спадал. Из многочисленного актива осталось несколько человек: те, которые любили поговорить, выступить, покритиковать. Ребята, конечно, хорошие, только когда доходило до конкретных дел, они оказывались где-то на втором плане. Получилось даже, что мысль проводить технические викторины зародилась в одной из рот, а в комсомольском бюро узнали об этом лишь после того, как первая викторина прошла.
У Дербаносова достало тогда мужества сказать заместителю командира по политчасти, что чувствует себя не на месте, что люди не очень-то считаются с его мнением.
«А может, это ты не считаешься с ними, перестал понимать их запросы, интересы? — сказал замполит. И посоветовал: — В первой роте нынче занятия по защите от оружия массового поражения, иди потренируйся вместе со всеми». «Неловко, в норматив не уложусь», — признался Дербаносов. «Вот и позанимайся, зазорного в этом нет… И вообще: через день — в роту, во взвод. Чтобы вместе с солдатами от подъема до отбоя. Тогда все наладится…»
Совет, разумеется, был хороший, но не сразу понял Дербаносов всю его простую мудрость, не сразу преодолел внутреннее сопротивление: как это он, прошедший все ступени от рядового бойца до старшего сержанта, замещавший даже командира взвода, будет начинать все с азов, тренироваться вместо со стрижеными новичками.