Работа между тем на всех участках наладилась, мелкие неувязки мгновенно разрешал Алеша Тверцов. Женя договаривалась с Кореневым, когда бетонировать подъезд и площадку. Олег подумал: пора и ему размять плечи, тем более что землекопы не успевали за плотниками — трудно было долбить ямы для стояков в каменистом грунте. Но едва Сысоев снял китель, оставшись в сиреневой майке, как его позвал Дербаносов:
— Рано разоблачаешься, Олег Иванович. Сколько человек у вас в карьере работают?
— Восемь. И четверо на машинах с водителями.
— Съезди посмотри, как у них. На обод сюда в столовую привезешь.
— И поторопитесь, молодой человек, — добавил Коренев. — Вот пятьсот третий МАЗ подошел, там один из лучших наших водителей, капитальный парень.
В просторной кабине рядом с шофером сидел пограничник. Олег сам определил сюда младшего сержанта Игнатикова, мечтавшего водить мощную машину. Но не как пассажир катался: очищал кузов и даже щебенку разбрасывал пока водитель перекуривал между рейсами.
Втроем уместились на мягких сиденьях. Грузный МАЗ плавно тронулся с места и легко, без напряжения взял подъем. На удивленный вопрос Олега водитель ответил, как хозяин о любимой лошади:
— Умница у меня машина. Конечно, когда восемь тонн в кузове, такой прыти не будет, но все одно ровно идет.
— Восемь тонн! — восхищенно произнес Игнатиков. — А слушается, словно игрушка!
— Вы давно здесь? — спросил Сысоев шофера.
— Сразу после армии, третий год.
— Нравится?
— Стал бы торчать, если бы не по душе! Водители везде требуются.
— Заработок хороший?
— Хватает. Можно, конечно, местечко подыскать, где и вдвое отвалят. Да не в том счастье.
— А в чем? — Олег расспрашивал не столько для себя, сколько для Игнатикова, слушавшего с особенным интересом.
— В чем? — усмехнулся шофер. — Здесь теперь такого объекта не найдешь, куда мой труд не вложен. Хоть один камень, хоть одна машина грунта или бетона — моя! Полную биографию каждого здания, каждого причала знаю. Мой порт. Не в наследство достался — своими руками возводим.
— А мы опоздали, значит? — спросил младший сержант.
— Куда? — не понял шофер.
— Мы уже, значит, к готовенькому?
— Это ты брось, — улыбнулся водитель. — Насчет этого не горюй. История наша еще в самом начале, только разворачиваемся в полную силу. Оставайся! Через пару лет заслуженным ветераном считаться будешь. Придут новички, а ты среди них гоголем! Особенно если бороду распушишь. Растет у тебя борода-то?
— Подшучиваешь?
— А ты просеивай.
— В понедельник последний срок оформления документов, — напомнил младшему сержанту Сысоев.
— После работы посоветуюсь с ребятами — и тогда точка! — хлопнул себя по колену Игнатиков.
— Нашего полку прибыло? — спросил шофер.
— Где водителей-то учат?
— Курсы есть. Или в краевой центр командируют. А кто хочет бульдозеристом, тех аж под Москву, в Раменское, посылают. Там крепко готовят.
— Под Москву? Ни разу не был.
— Вот и поглядишь заодно.
— Я вообще-то на МАЗ хочу.
— Ну и обойдешься без Раменского. От нас в Москву туристами ездят. Специальный поезд.
— Это еще интересней. Насмотришься всего.
— Весело, — подтвердил шофер. — Я ездил.
Машина, прижимаясь к скалистому откосу, плавно повернула вправо. Впереди показался экскаватор, загружавший щебнем очередной самосвал.
17
Обедали все вместе — и строители, и пограничники — в большом зале столовой, на втором этаже. Столы были сдвинуты длинными рядами, по-праздничному накрыты скатертями. В вазах красовались яркие осенние листья. Это забота комсомольцев столовой: они провели субботник на своих рабочих местах.
После обеда гурьбой отправились на крайний причал угольного комплекса, уже подготовленный к сдаче. Расселись на кипах свежих, пахнувших смолою досок, на ящиках с оборудованном, а некоторые устроились прямо на бетоне, подстелив для порядка газету.
Денек был сухой, теплый. Солнце не палило, а ласково, прощально пригревало с бледно-синего, чуть тронутого дымкой неба. Под солнечными лучами хорошо, а в тени сразу ощущалось дыхание осени, прихватывал холодок.
Вода в бухте спокойная, лишь кое-где темнели на стеклянной глади полоски ряби. Олег подумал: куда бы ни бросила жизнь, он всегда будет помнить морской простор, всегда его будет тянуть сюда, к волнам и сопкам. Наверно, о чем-то подобном размышлял и Алеша Тверцов, тоже смотревший вдаль с грустной улыбкой. Встряхнулся, заметив приближавшихся Дербаносова и Коренева, спросил беспокойно: