— Знаю. Как там Тоня моя… — забеспокоилась, поглядывая назад, Павлина.
— А что Тоня! Машина у Башнниа новая, водитель он первоклассный. В таксисты пойдет, когда погоны снимет.
Уловив в голосе Сказычева какую-то странную нотку, Павлина спросила:
— Вы с ним друзья?
— Мы-ы-ы? — протянул Ваня.
— В одном взводе, всегда вместе.
— Сослуживцы, — поясная Сказычев. — Надежные сослуживцы до увольнения в запас. Только и всего.
Чувствуя, что словоохотливый Ваня отвечает на этот раз слишком сдержанно, Павлина не стала расспрашивать. Она и сама заметила какой-то холодок во взаимоотношениях двух водителей. Разные они, очень разные. Внешне вроде бы схожи, одного роста, со спины не отличишь. Только у Вани волосы посветлей, а у Бориса иссиня-черные. Оба улыбчивые, но у Вани улыбка добрая, глаза светятся теплом и радушием, а Башнин насмешлив, высокомерно-снисходителен. Когда девушки впервые прибыли в военный городок и поселилась в холодной палатке (топить печку не умели, да и угля не хватало), пришел к ним Ваня Сказычев. Принес ведро сэкономленного ребятами угля, повозился у печки, наладил ее. И еще вернулся потом, извинившись за беспокойство: сухие сосновые щепки-полешки принес на будущее для растопки. А Башнин явился в палатку с гитарой и очень скоро начал намекать девушкам, что тепло может быть не только возле печки, есть и иные, более приятные способы обогрева. Подмигнул Павлине: давай, мол, без вещей на выход. После чего и был выдворен ею.
Ваня вообще обо всех заботится. Такой у него характер. А Башнин — тот больше о себе… Борис, конечно, веселий парень, отличный специалист, но какой-то разбитной, несерьезный, что ли. Нет в нем чистоты Сказычева, интеллигентности, как у Тургина-Заярного… И удивилась Павлина: о чем бы она ни думала теперь, мысли ее так или иначе возвращались к лейтенанту. Вот странно! Разве таким представляла она себе человека, который понравится ей?! Он должен быть решительным, мужественным и благородным. Рыцарем нашего времени. А Тургин-Заярный? Учитель с близоруким прищуром глаз. Аспирант, как его называют ребята. Не ее вроде бы идеал, но вот постоянно хочется видеть его, и все тут!
16
Доложив обстановку, командир разведывательной роты старший лейтенант Вострецов с несвойственной ему нерешительностью потоптался возле походного стола, за которым сидел над картами начальник колонны. Уловив какую-то недосказанность, Астафуров вскинул брови:
— Что еще у вас?
— Женщина, товарищ подполковник, умереть может. Молодая совсем. Вот тут кишлачок небольшой возле запруды. Духи его обстреляли. Женщина как раз во дворе была, три пули попало. Раны гноятся…
— Что же там, никакого медика нет?
— Был врач афганский из агитационного отряда и санинструктор с ним, только бесполезно. Муж, брат и отец у нее совсем темные, никого не подпускают. Нельзя, мол, чтобы мужчина женщину раздевал и смотрел. Верой запрещено… Она же, говорю, у вас концы отдает, а вы про веру… Но их не проймешь. Ладони вот так складывают, — показал Вострецов, — и глаза к небу. Пусть, значат, аллах решает… Врач сунулся было в комнату, а муж на него, как бешеный, аж слюна изо рта брызжет. Одежду порвал, со двора вытолкал.
— Печально, — сказал Астафуров. — Ну а мы-то способны помочь?
— По их обычаям, мужчину нельзя подпускать, а ханум — можно. Если ханум приедет, пусть осматривает, пусть лечит, они согласны.
— Та-ак, — раздумчиво качнул головой Астафуров. — Насколько я понимаю, в радиусе ста километров вокруг наверняка есть только две медицинских ханум. Хоть и не врачи…
— Они сумеют! Разрешите, товарищ подполковник! — С надеждой смотрел на него Вострецов, даже белесые брови на темно-бронзовом лице напряженно приподнялись, изогнулись. — Колонну мы не задержим. На бронетранспортерах сгоняем, а оттуда по проселку угол срежем, настигнем вас.
— А мину вы там на проселке не поймаете?
— Местных жителей проводить попросим, они знают. — И, видя, что Астафуров колеблется, добавил просительно: — Позвольте, товарищ подполковник! Не подведем!
— Ох, Вострецов-Вострецов! Слышали, что о вас капитан Орагвелидзе говорит? Он разведроту спасательной командой назвал, а вас — главным спасателем. Если за десяток километров вправо или влево от дороги имеется хоть один человек, которому помощь требуется, наверняка знать будете.
— Это моя обязанность, товарищ подполковник, знать все, что происходит справа и слева от маршрута, впереди и сзади. Вы же сами с меня спросите. Хотя бы для того, чтобы обезопасить капитана Орагвелидзе с его технарями!
— Не обижайся, Василий Васильевич, — сказал Астафуров, стараясь скрыть довольную улыбку, всегда появлявшуюся у него при виде Вострецова. — Не сердись на Орагвелидзе. Все мы сейчас в той или и ной мере спасатели. Гордись, разведчик! А насчет медсестер вот что. Приказывать им в данном случае я не имею никакого морального права, но к просьбе вашей присоединяюсь. Если они согласны, пусть едут.
— Разрешите идти?
— Да ведь по пойдешь— пулей помчишься, — с напускной ворчливостью произнес Астафуров, любуясь ладным, энергичным офицером.
— Так точно, помчусь, — озорно улыбнулся Вострецов.
— Про осторожность не забывайте, — напутствовал его подполковник.
Через несколько минут командир разведроты был уже в конце колонны. Объяснил девушкам, кому требуется помощь «медицинских ханум», предупредил о возможной опасности, передал слова Астафурова: не приказ, дескать, а просьба, думайте сами.
— Думать нечего, — отрезала Павлина Павленко. — Сумку в кабине возьму и — едем. Скорей, Тоня!
— Ну, девочки! — восторженно крутнул головой Вострецов. — Будь я холост, не сходя с места предложение бы сделал! Руку и сердце на всю жизнь!
— Мы вам не девочки, товарищ старший лейтенант, — строго ответила Павлина. — Это во-первых. А во-вторых, сразу двум предложение не делают. Что-то слишком омусульманились вы, товарищ старший лейтенант.
— Три жены — это ж одеть, обуть надо! — засмеялась Антонина.
— Ничего, как-нибудь справлюсь! Не цепляйтесь к словам-то, — отшучивался Вострецов, помогая девушкам забраться в бронетранспортер.
По каменистой проселочной дороге машина неслась грохоча, переваливаясь с борта на борт, разговаривать было почти невозможно. Со слов старшего лейтенанта Павлина поняла только, что раны у женщины совсем не леченные, возможна гангрена. Старалась припомнить все, что могло сейчас пригодиться: и занятия в медицинском училище, и действия врачей на операциях… Конечно, до самостоятельных операций они с Тоней не доросли, а уж помощь-то оказать сумеют.
Обогнув опасные заросли тутовника (из этих зарослей душманы обстреляли кишлак), машина вынеслась к окраинным постройкам и резко затормозила. Девушки оказались в столь необычной обстановке, что поначалу даже растерялись немного. Мгновенно собралась на улице толпа бедно одетых, хмурых людей. Дехкане с удивлением, с недоверием разглядывала русских женщин в странной зеленой одежде. Женщины-сарбазы — такого здесь еще никто не видел! Две женщины среди мужчин — какое бесстыдство!
Суетился муж раненой — молодой, небритый, в рваном халате. Глаза у него были воспаленные и безумные. Он разгонял мальчишек, скрывался в доме, опять выскакивал. Павлина подумала: очень переживает за свою жену.
Пока медсестры готовили для осмотра раненой комнату, пока мыли руки и переодевались в халаты, старший лейтенант Вострецов навел на улице полный порядок. Один бронетранспортер занял позицию за домом, развернувшись в сторону зарослей тутовника. Второй — перед домом. Разведчики в пятнистых рыже-зеленых халатах оцепили двор. Жители не восприняли эти действия как враждебные. Наученные горьким опытом, они знали, что подобные меры безопасности просто необходимы, так как душманы могут появиться в любую минуту, могут открыть огонь, не считаясь с тем, что здесь оказывают помощь раненому человеку. Более того, бойцы местного отряда самообороны, оттеснив жителей, создали внешнее кольцо оцепления, некоторые залегли с оружием среди камней. Сержант Ширинбаев перевел слова старика хозяина дома: пусть ханум не беспокоятся, весь кишлак знает, что отец, муж и брат пострадавшей поклялись убить всякого, кто попытается помешать лечению.