— Привет! — прохрипел тот. — Давай… Вовремя ты…
Потом они сидели в балке и ждали пятичасовой связи, чтобы Ринат по своей рации сообщил в поселок о случившемся: вертолетная рация на земле не действовала, к тому же, наверное, она была разбита. Обошлось в общем-то благополучно: первый пилот, все тот же Юра Шаронов — Георгий меньше всего ожидал встретить его здесь, уже который год Юра грозил бросить к черту Камчатку и податься на родной Урал, а в прошлом году при прощании сказал Георгию: «Все, в феврале улетаю, жена уже часть вещей отправила», — сломал два ребра, бортмеханик — ногу, остальные отделались ушибами и легким испугом— загоревшуюся под вертолетом тундру Георгий успел потушить.
— Ну, Георгий, спасибо тебе, — морщась от боли, говорил Юра Шаронов. — Сам бог, наверное, послал тебя на нас. Все от вертолета бегут, я не могу вылезти, вертолет горит, а ты — к вертолету. Думаю, галлюцинации это или я уже на том свете: откуда тебе взяться на этой базе, ведь ты работаешь где-то гораздо севернее? Век тебя не забуду. Да и Чукотка тебя не забудет, — кивнул он в сторону притихших в углу чукчей-оленеводов, которых Юра — в отличие от совхозного начальства, всегда старающийся помочь им, — перебрасывал от стада к стаду, и про которых при катастрофе совсем забыли, и только Георгий вытолкал их, забившихся в хвост, из вертолета.
— Чукотка его и так не забудет, — усмехнулся Ринат, смазывая маслом ожоги на руках.
— А как же, — поддержал его второй пилот, никогда не унывающий Армеша Дадаян, а сейчас даже он был удручен, но, кажется, не столько катастрофой: чуть ли не с детской обидой рассматривал он свои выпачканные в пене огнетушителя тщательно отутюженные и расклешенные книзу, вопреки летной форме, брюки. — Ну и постарался ты, Гера. Наверно, зло держишь — пол-огнетушителя на меня вылил… Сколько ты, Гера, здесь проработал — четыре сезона?
— Четыре.
— Я имел в виду не только это, — Ринат опять усмехнулся.
— А что еще? — спросил Армен Дадаян.
— Да так, — Ринат помялся, посмотрел на часы, до связи еще было время, он встал и, выходя из балка, кивнул Георгию: — Выйдем-ка.
Раненый, накренившийся на бок, вымазанный в саже вертолет стоял на краю поляны, как угрызенье совести. При виде его Ринат поморщился.
— Ты знаешь, что у тебя родился сын? — прикуривая, спросил он.
— Какой сын?.. Где?.. — не понял Георгий.
— В поселке, на нашей прошлогодней базе. У Веры.
— Ты серьезно?..
— Вполне.
— А ты откуда знаешь?
— Я был там недавно. Залетали туда. Торчали три дня, ждали погоду. Сначала мне Гордеич сказал, сторож аэропорта. Я не поверил. А потом встретил её. Она спряталась от меня, убежала. А на другой день в аэропорт пришла мыть пол её подруга, отозвала меня в сторону и спросила, жив ли ты и где теперь.
— И что ты сказал?
— А что я мог сказать?! Что жив, что работаешь. Что в их поселок никак не можешь попасть — туда от вас не ходят вертолеты.
— А она?
— А она говорит: «Передай Георгию, что у него родился сын. Что назвали его тоже Георгием».
— Это Вера просила передать или она?
— Не знаю. Она просто сказала: «Передай Георгию, что у него родился сын». А насчет того, Вера это просила или ей самой пришло в голову, не знаю… Так-то вот. — Ринат бросил окурок, еще раз, поморщившись, взглянул на покалеченный вертолет, вернулся в балок. А Георгий остался осмысливать неожиданное известие.
Уже два сезона, как Георгий Вологдин работал в Европе, на Печоре. Дома все было по-прежнему. Несмотря на то, что жена ушла с работы, отдохнула и вроде бы основательно подлечилась, все их планы на рождение ребенка кончились запоздалым, а потому особенно тяжелым абортом: начался жесточайший токсикоз, и врачи сказали, что нужно выбирать: или мать, или ребенок, иначе может случиться — ни её, ни его. Георгий тяжело переживал это, как мог, успокаивал жену — и вдруг понял, что любит её как никогда раньше. Что раньше, может быть, он её и не любил, не то, что не любил, а было в его любви какое-то самоутверждение, что ли: что он мог влюбить в себя, что его полюбила такая красивая и умная женщина, что в семье у них, в отличие от многих, полное взаимопонимание, что она не мешает его работе, что она, несмотря на все свои болезни и утонченность, очень мужественная женщина. Четыре года назад он потерялся на северной Камчатке в районе горы Ледяной, заболел его напарник разнорабочий Сергей Артемьев, и они не смогли выйти к развилке рек, где их должен был подобрать вертолет. Рации? не было, и они почти месяц сидели в снегах в палатке, с трудом находя хворост для костра; поисковые вертолеты долго не могли найти их: то искали не там, то непогода, — и, вместо октября, он вернулся домой только в декабре. При возвращении она не сказала ему ни слова, что его даже немного задело, он не подал виду, но однажды задумался: или она просто не представляет всех трудностей его работы (в какой-то степени так и? было, и это его вина: он многое от неё скрывал, преподносил, якобы там все просто и легко, чтобы она меньше беспокоилась), или в ней завелось равнодушие к нему?