— Да, — неохотно ответил он.
— Теперь он уже, наверное, не ходит в горы.
— Не ходит, — сказал Слесарев.
— Что поделаешь — возраст!
— Дело не в возрасте, — все-таки начиная раздражаться снисходительно-покровительственным тоном так сначала понравившегося ему мужчины, сказал Слесарев.
— Ну как же? Ему теперь, наверное, уже под пятьдесят…
— Дело не в возрасте, — резко сказал Слесарев.
Мужчина с красивой сединой на висках виновато и недоуменно пожал плечами, а женщина удивленно и, как показалось ему, укоризненно подняла глаза на Слесарева.
— Он погиб, — торопливо сказал Слесарев. — Два года назад.
Мужчина с сединой на висках смутился.
— В горах? — потом спросил он.
— В горах. В Италии. И причиной тому был не возраст. Его накрыло камнепадом. Одним из камней перерубило веревку.
Слесареву особенно неловко было перед женщиной — и за свою резкость, и за неловкость, вызванную им за столом, и за то, что он вообще сел за этот столик. Он насупился и стал ожесточенно копаться в своей тарелке.
— А инструктором в нашей группе был Поляков, Сережа Поляков, — стараясь сгладить неловкость, после недолгого молчания сказал мужчина с сединой на висках. — Хороший такой парень. Как он пел под гитару!.. Его вы, конечно, не знаете? — повернулся он к Слесареву.
— Знаю… Знал. Он тоже погиб.
— М-да! — нахмурился мужчина. — И давно?
— В прошлом году. На моих глазах…
Слесареву стало еще более неловко, но что было делать. Женщина снова внимательно посмотрела на него, и — ему опять показалось, — укоризненно. И он торопился покончить с ужином. Чувствуя к себе повышенное внимание, уронил кусок мяса на скатерть— помороженные пальцы плохо держали вилку.
— А как ваша фамилия? — неожиданно спросил второй мужчина, толстячок в темных очках, до этого больше молчавший.
Слесарев смутился еще больше. Женщина, опершись на руку, с любопытством смотрела на него.
— Слесарев, — глухо сказал он.
— Слесарев? — выпрямился в кресле толстячок, торопливо сунул сигарету в пепельницу. — Александр Слесарев?
— Да, — уже растерялся Слесарев.
— Боже ты мой! Вот так встреча!.. А ты еще спрашиваешь у него о Хергиани, — повернулся он к соседу. — Они с Хергиани не раз ходили в одной связке… Ведь вы в прошлом году заняли второе место в Союзе в классе высотно-технических восхождений? За восхождение на пик Революции.
— Да, — удивился Слесарев. — Вы что альпинист?
— Нет, — засмеялся мужчина в темных очках. — Куда мне с такой комплекцией. Я кинооператор. Просто приходилось снимать альпинистов. Да и слежу за всем интересным в альпинизме. Так сказать, мечта детства…
Слесарев торопливо расплатился с вовремя подвернувшимся под руку официантом, встал, откланялся.
— Простите, если я вам помешал, испортил вечер! — сказал он, больше обращаясь к женщине.
— Ну что вы! — сказала она.
— Ну что вы! — развел руками приятный мужчина с сединой на висках. — Может, посидите с нами?
— К сожалению, я тороплюсь, — поклонился Слесарев и торопливо пошел к выходу, хотя он никуда не торопился, хотя ему совершенно некуда было торопиться, мало того, он хотел посидеть в ресторане и послушать музыку…
На другой день Слесарев загорал на городском пляже. Он смотрел в голубое, отсюда кажущееся теплым, небо, — он знал, какое оно теплое там, на высоте, на самом деле, — и думал, что есть же вот нормальные люди, которые каждое лето проводят на пляжах, греются на солнце, ухаживают за красивыми женщинами. А он за свою жизнь так ни разу и не собрался отдохнуть. Все собирался, и врачи советовали радикулит погреть — и ни разу, если не считать вот так, урывками, по два-три дня, а то все в горах, как отпуск — опять в горы. Ну иногда, правда, он вволю загорал и там, в горах, — на снежниках и ледниках, но это совсем другое.
Почему-то неприятно вспомнился вчерашний испорченный вечер в ресторане. Он был недоволен собой: зачем было встревать в этот дурацкий разговор?
Нет, как он ни соскучился по цивилизации, сегодня он поступит умнее: пойдет в какую-нибудь маленькую и хорошую кавказскую шашлычную, а не в этот дурацкий ресторан. Но в шашлычной не будет музыки, а он любил в ресторане послушать музыку. Ну какая, скажите, в ресторане музыка! А иногда вот хотелось послушать именно какой-нибудь ресторанный оркестр, ну, конечно же, хороший.