О той встрече она больше не вспоминала. Только временами ее еще тревожило удивление, похожее на боль: почему же все-таки неприятно вспоминать, ведь ничего, совершенно ничего не было…
Свадьба была тихой. Точнее, ее вообще не было: так, посидели в домашнем кругу…
Как-то в Доме актера она столкнулась с Георгием Ивановичем и Максимовым. Они только что вернулись откуда-то из Латинской Америки и очень обрадовались ей.
— Поздравляю! — сказал Георгий Иванович.
— С чем? — не поняла она.
— С мужем. Ведь я только что узнал об этом. Да… У меня даже испортилось настроение.
— Почему? — обиделась она.
— Нет. Вы не поняли меня. Я ничего не имею к вашему мужу. Я его не знаю. Просто я немного расстроился… Я ведь всегда немного был влюблен в вас. Да и не немного. — Он слегка покраснел. — Максимов не даст соврать.
— Вы все шутите, — засмеялась она.
— Вполне серьезно. Ну да не будем об этом… Как вы живете-то?
За столиком рассказывали какой-то анекдот, и она ответила сквозь смех:
— Хорошо!
— Маша! — вдруг что-то вспомнил Максимов. — Ты помнишь Слесарева?
— Какого Слесарева? — она была под впечатлением анекдота и на самом деле сразу не могла сообразить, о каком Слесареве он спрашивает. — Какого Слесарева? — смеясь, переспросила она.
— Альпиниста. Помнишь, в Сухуми? В ресторане? Когда работали над «Возвращением».
— А-а!..
— Да ты должна его помнить. Я даже как-то вас вместе в ресторане видел.
— Да, вспоминаю… — ее смех уже не был таким искренним, как всего минуту назад.
— Ты не знаешь, что с ним?
— Нет, — она невольно задержала дыхание.
— Он погиб… В то лето. На днях в аэропорту встретил знакомого альпиниста, разговорились, он мне и рассказал… В то лето, через несколько дней, как мы его встретили.
— Как погиб? — не поняла она. — Кто погиб?
— Слесарев. Ты же говоришь, вспомнила его. Альпинист.
— Погиб?.. Когда?..
— В то же лето. Чуть ли не через несколько дней, как мы его встретили в ресторане.
Она оглушенно опустилась в кресло, хотя внешне оставалась спокойной. Максимов еще что-то говорил, что-то говорил Георгий Иванович, за столиком рассказывали новый анекдот, но она ничего не слышала…
Потом с трудом встала.
— Что с тобой, Маша? — подскочил Максимов. — На тебе лица нет, вся белая.
— Ничего, пройдет… Что-то с сердцем. Это у меня бывает, — попыталась она улыбнуться и торопливо вышла в холл — слава богу, там было пусто, плюхнулась на диван в углу.
Она отчетливо вспомнила их последний вечер, как она, наконец поймав такси, мчалась в город, кусала губы, когда «Волга» попадала в автомобильные пробки, и как он сказал: «Можно будет вас потом найти?» Уходил напряженно-прямой и неловкий.
Она пыталась заплакать, но слез почему-то не было, была саднящая горечь — на себя. И на него: мог бы остаться, не уезжать. Ведь мог бы?!
И снова на себя. Боже мой, с какой легкостью она тогда поверила в то, что он просто забыл ее! Боже мой, с какой легкостью! Корчила обманутую, что ее предали. А ведь она предала его! Конечно, он приехал бы, если бы мог, если бы был жив, но его уже тогда не было.
Ведь уже тогда не трудно было догадаться, что с ним что-то случилось, раз он не приехал, — а она…
Боже мой, с какой легкостью она предала его! Как пятнадцатилетняя дура, выкобенивалась— пусть сам позвонит. С какой старательностью вытаптывала его из памяти!
Почему она тогда его не остановила? Почему? Но ведь все было так случайно! Но ведь ничего и не было!
Как же не было? А эта единственная, больше никогда и ни с кем не повторившаяся странная и немного страшноватая общность, когда они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда? «Я оказалась гораздо хуже, чем есть на самом деле, чем думала о себе. Разве трудно было мне тогда позвонить?!»
Она сидела так, наверное, часа два. И вышла на улицу уже другая женщина, осунувшаяся, старше.
На улице был март. Она не знала, куда и зачем идет. У Белорусского вокзала ее, словно вороны, окружили цыганки с цветами. Она не смогла от них отделаться, машинально купила и не знала, куда их деть. Потом решительно опустилась в метро, вышла на «Спортивной» и через пять минут вошла в ворота кладбища Ново-Девичьего монастыря.
Долго, пока не почувствовала, что окончательно замерзает, ходила меж надгробий и венков, старательно обходя толпы провинциальных зевак, галдящих вокруг нескольких модных могил. Со стороны можно было подумать, что она ищет чью-то могилу, но она сама не знала, что ищет.