— Гостиница у нас занята… Вот это вас устроит? — показал он в сторону старенькой шатровой палатки в углу двора.
— Вполне. В крайнем случае свои палатки поставим.
— Тогда устраивайтесь. Вечером подойдете, после пяти где-то. Может, к тому времени будет известно насчет вертолета. Правда, плохо с горючим… Ну, до вечера! А в аэропорт у нас сейчас машина пойдет. Кузьмич, скажи, чтобы забрали ребят.
Они втроем пошли дальше по тропке, Владимир Федорович Танюшкин снова принялся в чем-то горячо убеждать завхоза, а мы с Семеном Петровичем отправились к дырявой шатровой палатке,
И тогда тут стояла такая же. Неужели та же? Не может быть.
Надо же, я снова на этой поляне, и так же сверкает Ключевской. Вон там, широко разбросив руки, мы лежали с Римтасом в высокой траве. Надо будет бросить ему открытку. Пусть наши пути разошлись. Но все равно — надо быть выше этого.
После пяти, как договорились, я пошел к Степанову. На всякий случай прихватил немного чесноку: я знал, какая это здесь редкость, и, собираясь в дорогу, специально взял побольше.
В белом двухэтажном домике вулканостанции, спрятавшемся в тенистых зарослях японской березы, как и восемь лет назад, было чисто, гулко от тишины — все в поле — и уютно. Разувшись на крылечке, по скрипучей лесенке я поднялся на второй этаж. Степанов был в своем кабинете.
— А-а, садитесь, — поднял он голову от каких-то хозяйственных бумаг, задвинув их в стол. — Вертолета, наверное, не будет. Нет горючего. Завтра пойдет машина. В девять будьте в полном сборе.
— Большое спасибо!..
— Еще чем могу быть полезен?
— Все, спасибо! Там уж как-нибудь сами. И так неловко, я ведь знаю, все к вам с просьбами. Но уж раз зашел разговор, не могли бы показать карту того района? У нас очень плохонькая. И немного проконсультировать.
— Пожалуйста. Только с собой, сами понимаете, дать не могу, а минут через пятнадцать ухожу.
— Да мне всего минут на пять. Только сравнить со своей.
В это время зазвонил телефон. Степанов взял трубку:
— Да!.. Лена, сейчас… Через десять минут…
Я торопливо переносил на свою карту хотя бы наиболее значительные ориентиры на нашем будущем пути: побочные кратеры, каньоны сухих речек, ледники…
Снова зазвонил телефон.
— Да, Лена… Я сказал, через десять минут… Прошло уже двадцать? Ну, сейчас, — он положил трубку.
— Я вас задерживаю, — спохватился я.
— У жены сегодня день рождения. Гости уже собрались, нервничает.
— Что же вы сразу не предупредили?
— Да ничего. Мне все равно нужно было здесь побыть. Машина из Козыревска должна подойти, которая завтра на Апохончич вас повезет, да что-то запаздывает.
— Вот, прихватил. Оказалось, очень кстати… К праздничному столу, — выложил я на стол маленький сверток.
— А что это такое?..
— Берите, берите!
— А что это такое?.. Чеснок?! Вот спасибо! Уже вкус забыл. Лук сюда еще кое-когда завозят, обычно к зиме. А чеснок… Столько много? Вы себе-то хоть оставили?
— Конечно, оставил.
— Вот обрадую. Вы ведь знаете, какие тут радости.
— Вы москвич?
— Да.
— Давно здесь?
— Да уж пять лет.
— Еще не собираетесь уезжать?
— Пока нет. Года два, наверное, еще поработаю. Затягивает Камчатка. Собирался на пять лет, а теперь вот… Жену в свое время еле-еле уговорил — врал, года на два. А теперь и она за то, чтобы еще остаться. Кое-какой материал надо добрать. Вроде бы любопытные выводы по сейсмике вулканов намечаются. На следующей неделе, наверное, тоже на Апохончич поеду. Понесу к кратеру Ключевского портативную сейсмостанцию. Мы хоть громко и объявили, что предвидели извержение Толбачика, но до настоящего прогноза извержений нам еще далеко. Так что еще поработаю. Да Камчатка и затягивает…
Опять зазвенел телефон.
— Иду, Лена. Федорыч пришел? Иду. Если бы вы знали, что я несу. Сразу бы простили меня. А вот не скажу. Нет… Нет… Чеснок! Так-то вот… — Огромный Степанов радовался как ребенок.
До нашей палатки нам было по пути.
— Ну так в девять будьте готовы, — прощаясь, сказал он. — Да… Между нами… На самом деле в ваши задачи не входит делать заключения о профессиональной пригодности наших сотрудников или вы скрываете это?
— На самом деле не входит. Честное слово!
— А то среди моих, да и у Эммана, паника началась. Решили, что будете списывать по профессиональной непригодности. Дело в том, что в прошлом году на Толбачике на новых конусах было несколько тяжелых отравлений.
После этого начались всевозможные ограничения. А у каждого что-нибудь да есть. Вначале взялись вообще лихо, хоть всех списывай.