Ключевской то по самую подошву затягивало тяжелыми тучами, словно его никогда и не было, то он ослепительно и студено сверкал в разрывах туч. Надо же, я снова у его подножья! Не верится!
Настроение немного омрачает лишь то, что мы с головы до ног набиты пылью. Неприятное ощущение: волосы не расчесать, лицо стянуто, словно мятая и ржавая жесть, пепел забил все поры тела. Вымыться бы! Неужели нам предстоит работать так весь месяц и даже больше? Помню, раньше на Апохончиче была банька. Может, цела? Но разве с этим Федорычем договоришься! Да ведь и воды нет. Неужели родничок совсем пересох?
— Вы называете это сухое русло сухой рекой. Когда-то здесь текла река? — спросил Семен Петрович.
— Она и сейчас течет, — усмехнулся я.
— Как это?
— А вот будет завтра дождь или солнце — и узнаете. До полудня примерно, если нет большого дождя, «сухие» реки обычно молчат, а пойдут затяжные дожди или начнут там, вверху таять снега после пурги — и загремит она, что на ухо друг другу кричать придется.
— Так, может, тогда вымоемся. Нагреем на костре — и…
— Ничего не получится, — засмеялся я. — То, что загремит, водой назвать можно лишь условно. Это скорее жидкая каша — так вода насыщена пеплом. Поток тащит куски лавы, смерзшиеся глыбы пепла.
— Ну так вымоемся дождевой водой.
— Дождевая вода — это хорошо. Но если тут зарядит дождь — не рад ему будешь.
И точно. К вечеру пошел дождь, и не такой, о каком мечтал Семен Петрович, а нудный, холодный. А тут еще выяснилось, что течет палатка. Злой на ребят: не могли на складе выбрать. Рядом вскоре загремела «сухая» речка, пока вполголоса. Кое-как вскипятили чай, пригрелись в спальниках.
Послышались шаги. Это был Юра Привалихин, ученик десятого класса ключевской школы. Чтобы подзаработать на лодочный мотор, пошел на лето на сейсмостанцию в помощники лаборанта.
— Юра, а когда Иван Терентьевич-то, Кирсанов, ушел? — вспомнил я.
— Утром. Под Безымянный.
— Так сегодня, что ли?
— Сегодня.
— Надо же… Из-за этого Федорыча… Не знаешь, долго он там пробудет?
— Не сказал.
— Да ты забирайся в палатку, что мокнешь, чаю выпей.
— Я только что пил.
— Все равно забирайся.
— Пришел посмотреть, как вы тут устроились. Да и скучно одному-то. Федорыч приехал: это — не так, то — не так. А я — что, Володька запустил.
— Как ты с ним? Видишь, из-за него мы какие. Не дал тент открыть. И всю пыль засасывало в кузов.
— Да надоел он мне. Это не так, то не так. А сейчас вот еще простыл. Послал меня спросить какие-нибудь таблетки… А вымыться-то — баня тут есть, но заброшена. Федорыч ее и запустил. Да Володька, которого Степанов на днях выгнал. Пока Кузьма тут был — порядок был, а после него запустили. Кузьма в отпуск ушел, за три года — на полгода. А вы нагрейте воды на костре и вымойтесь.
— У нас воды слишком мало. На питье, на варку хватило бы, и то хорошо.
— Так тут же родничок есть.
— Он разве не высох? — удивился я. — Я спрашивал Федорыча еще на вулканостанции, говорит, высох. И Степанов говорил, высох. А я помню, родничок здесь был.
— Нет, снова пошел.
— Ну, тогда порядок!
Мы повеселели.
— Какие же ему дать таблетки-то? — стал рыться в аптечке Семен Петрович. — Знаешь, Юра, я приду посмотрю его сам, там чего-нибудь и придумаем, — решил он… — Да ты что, уходишь? Посиди.
— Да нет, пойду. Опять прицепится: «Что долго?
— Ну ладно, тогда скажи ему, что по вечеру придем.
— Скажи, что сам профессор его посмотрит, — выбрался я вслед за ним из палатки. — Замена-то тебе скоро будет?
— Да обещали на следующей неделе. Ведь скоро в школу. Ну, ладно, приходите. Дрова-то у вас — так себе. У нас возьмите. — Видя, что я усмехнулся, добавил: — Вы очень-то не обращайте на него внимания, он хоть и нудит, но ничего.
Когда совсем стемнело, мы с Семеном Петровичем пошли по «вызову». Если честно сказать, болезнь Федорыча была нам на руку: покладистей будет, а нам еще неизвестно сколько жить на Апохончиче. Порывшись в аптечке, Семен Петрович, крякнув, прихватил с собой и пузырек со спиртом, затолкал в карман по головке лука и чеснока:
— Думаю, ему это лучше таблеток поможет.
Юра встретил нас на крылечке. Федорыч маячил в полумраке приборной.
— Проходите, сейчас я, — высунулся он. — Что-то сигнал не проходит. Уехал — все работало, а приехал… Был тут один без меня… Посидите, я сейчас.
Дожидаясь Федорыча, огляделись. Точнее, отогрелись у жарко натопленной печки. Грубо сколоченный стол, две железные кровати. Сразу потянуло на сон.