— Ну, а с прежнего места, из Мосэнергоремонта, почему ушли?
— С прежнего места?.. — Федорыч задумался. — Черт его знает. Может, меня все новое тянуло, неизведанное, где можно бы приложить силы, поломать голову. А когда все становилось ясным, я уходил на другую работу. Подниматься по служебной лестнице, выбиваться в администрацию — это меня не ин тересовало, да и боялся я этого. Я не умею приказывать…
— А на фронте? — осторожно перебил я.
— На фронте — другое дело, — усмехнулся Федорыч. — Да и там больше мне приказывали… Почему я ушел из лаборатории? Просто мое время уже ушло. Потом я уже говорил, что никогда в своей жизни не стремился чего-нибудь добиться.
— Ив молодости?
— В молодости?.. — Федорыч грустно улыбнулся: — В молодости и у меня были честолюбивые мечты. Была у меня одна заветная мечта, большая мечта. На нее, пожалуй, и жизни не хватило бы. А тут война. Демобилизовался только в сорок шестом. А потом я решил, что время мое ушло… А теперь что? Я — рядовой инженер. И не просто рядовой инженер, а с двумя инфарктами. Чего-то грандиозного для человечества я уже не создам. Пришли молодые, умнее меня, образованнее, им и карты в руки. Зачем занимать место, на котором другой сделает больше. Ну, а потом, — Федорыч опять грустно усмехнулся, — я подсчитал как-то: ну, осталось мне до шестидесяти пять лет, вряд ли я больше со своими двумя инфарктами протяну. Как вы думаете, профессор? Молчите… Так отдам я их своей программе, о чем мечтал в детстве, о чем мечтал на фронте, что невозможно было в послевоенные годы. А тут как раз Володька Степанов предложил поехать к нему на Камчатку. Ну, может, протяну я больше — дай бог! — может, меньше. Кто знает. Жалко ли умирать? Жалко, конечно. Но я считаю, что каждый человек должен освобождать свое рабочее место и умирать вовремя — чтобы не быть обузой или даже бедствием другим. Что было бы, если бы все жили по триста лет?.. И в, то же время, разве бы плохо — пожить триста лет?! А умирать, конечно, не хочется. А что такое жизнь? И зачем она нам дана, если все равно все будет прахом? И как она вообще появилась? Никто этого не знает. Существует множество гипотез, а главного-то никто не знает. Даже вулканологи — и те на этот счет свое мнение имеют. Евгений Константинович Мархинин зон считает, что большую роль в появлении жизни на Земле сыграли вулканы. Слышали о Мархинине? Он, кстати, эту сейсмостанцию основал.
— Да, — я кивнул.
— Ну, тогда, наверно, знаете, что он автор теории вулканического образования внешних оболочек Земли, в том числе воды и атмосферы и происхождения преджизни. Вначале были вулканы, в результате их деятельности появились на планете первые органические соединения. Остальное взяла на себя эволюция, ей служили так называемые случайность и необходимость, которые с помощью времени перепробовали невероятное множество вариантов соединений атомов углерода, водорода, кислорода, азота и в конечном итоге получили живые существа. Видите, как просто: азота, кислорода, водорода… Но это все равно еще не ответ. Эта теория, как и другие, не решается идти дальше проблемы возникновения на Земле первичных органических соединений, разных там аминокислот, нуклеиновых кислот. Но ведь наличие таких кирпичей жизни — это одно, а возникновение самой жизни, сознательной жизни, человека — совсем другое. Чем больше мы проникаем в тайны жизни, тем удивительнее и непонятнее становится основной вопрос: как и зачем возникла жизнь? Думать, что из таких кирпичей жизнь возникла сама по себе, — значит верить в чудеса. Верить, что кто-то управлял этим эволюционным процессом, — тоже верить в чудеса. Недавно в каком-то специальном журнале прочел, что один из основоположников современной молекулярной биологии профессор Крик вообще отказался от попыток понять происхождение жизни. Ведь все-таки, как и зачем она родилась, если все равно все умирает? В чем суть, пресловутая необходимость ее? Так-то вот.
Федорыч встал, ушел в аппаратную.
— Какая моя программа на оставшиеся годы? — вернулся он. — Ну, вот посмотреть на Камчатку, в частности, взглянуть в жерло Ключевского и сделать что-то полезное на сейсмостанциях. Для Володьки Степанова. А на это, я смотрю, уйдет еще два года. Второе — покататься вволю на лыжах на Терсколе. Заметьте, все мои желания исполнимы в моих пределах. Я не мечтаю стать королем, у меня нет денег даже на маленький автомобиль, все мои запасы — двадцать банок тушенки, и те коллективные. А раз так, то все эти пять лет придется зарабатывать на хлеб… А еще сходить на Тангару — там такой ледник! Где гляциологи стояли, про которых я рассказывал… Может, и сейчас стоят? Вряд ли. Можно пройти этот ледник очень красиво, а можно и протянуть ноги. Потом полетать на дельтоплане. И — всерьез позаниматься цветами. Ну, это я оставляю на самый конец… Потом у меня есть мечта — сделать оптимальный гальванометр. На основе гальванометра работают почти все сейсмические приборы. Да за день не перечислишь, что работает на основе гальванометра. Что вроде бы проще, а пока никто не придумал такого оптимального гальванометра. Вы подумаете, дурак, — а прекрасная идея, только подумать надо. Знаете, сколько людей мне бы спасибо сказали. Атомную бомбу придумали, а оптимальный гальванометр — нет. Потому что им не надо убивать людей. Но вряд ли успею… Хотел я еще написать книгу. Нет, я не мечтаю стать писателем. Просто, может, кому-нибудь была бы поучительна моя жизнь. Может, кто меньше сделал бы ошибок. Но, трезво рассудив, вижу: не успею. Потому что на нее надо время, а мне надо зарабатывать на хлеб. А главное, на нее надо нервы, ворошить всю жизнь, а тогда я и пяти своих лет не протяну… Я и на Камчатку-то летел — у меня только пятнадцать копеек было. На билет-то, я уже говорил, Степанов прислал. В Петропавловске в аэропорту надо позвонить в Ключи Степанову. Подхожу — на пятнадцать копеек не получается, даже минута больше стоит. Ну, такое, видимо, у меня было лицо. «Возьмите рубль», — говорит телефонистка. «Так зачем вы его мне даете, если я на него все равно говорить буду?». А она говорит: «Возьмите». Дала и смотрит, что я на этот рубль пить буду. А я достал банку из рюкзака, отлил ей меду. Степанову вез… Главное, ребята, бойтесь сменить горные ботинки на домашние та почки. А то женился, одел тапочки — и про пал человек… А жить всегда стоит, в какие бы положения ни попадал. Потому что жизнь — одна, как тут ни мудри. Иногда задумаешься, неужели все-таки одна, неужели никогда — в миллионы, в миллиарды лет — не повторится?.. Потому жить всегда стоит… Вот такая моя программа. Должен бы успеть…