– Идет.
– Подожди-ка, скажешь ему, что ты, мол, просишь взять тебя на харчи вместо меня.
Пино смущенно молчал.
– Не буду я так говорить, – наконец произнес он.
– Тебя это не устраивает, что ли?
– Конечно, устраивает! Но хорош я буду, если он сам меня не пригласит!
Майа улыбнулся.
– Но это же я тебя приглашаю, дурачок. Что я, что Александр, – это одно и то же.
– Да что ты, хорош я буду!
– О, черт! – ругнулся Майа. – Будь у меня клочок бумаги, я бы написал ему, Александру.
– Ну ладно, – согласился Пино, – передам все, как ты велел.
И Майа понял, что настаивать больше не стоит, что никогда он не предложит себя в нахлебники, не перестанет думать: «хорош, мол, я буду»… Впрочем, это не важно, Александр поймет.
– Ну, как знаешь, – сказал он. – Тогда привет.
– Привет.
– Что вам угодно, мосье?
Майа, безуспешно крутивший водопроводный кран, обернулся. В рамке двери стояла девушка-подросток лет пятнадцати, скрестив на груди руки. Говорила она суровым, но не слишком уверенным тоном. Майа улыбнулся. Лицо его как маска покрывала смоченная потом пыль, и, когда он улыбнулся, на зубах заскрипел песок.
– Простите, – сказал он, – я вошел сюда помыться, я думал, что в доме никого нет…
Оказывается, в городе еще оставались мирные жители! А ведь, проходя десять минут назад по улице, он не обнаружил и следа их присутствия. Должно быть, забились по углам, сидят себе тихонько, боятся даже не так бомбежек, как солдатни.
– Правда? Значит, вы не воровать пришли?
Майа засмеялся, и девушка вскинула на него смущенные глаза.
– Я только потому сказала, что вчера приходил солдат и унес половину наших продуктов. Я пыталась, было ему помешать, но он ужасно ругался, угрожал, а потом ушел. У него, как и у вас, тоже был на поясе громадный револьвер.
– Не беспокойтесь, – сказал Майа, – единственное, чего я хочу, так это чуточку воды, чтобы умыться.
Девушка растерянно поглядела на него.
– Да ведь водопровод и канализация разрушены. У нас есть немножко воды для питья и готовки. А умываемся мы колодезной водой, только она солоноватая. Будете мыться такой водой?
– А как же, – подхватил Майа. – соль прекрасное консервирующее средство.
Она улыбнулась его шутке, но во взгляде ее все же поблескивало недоверие. Не спуская с Майа глаз, она открыла стенной шкаф, достала ковшик, зачерпнула из ведра воды и, поставив в раковину небольшой белый тазик, вылила туда воду.
– Держите-ка, – сказал Майа, расстегнув пояс и протягивая его девушке, – теперь вы будете владелицей «громадного револьвера». В случае чего, если я окажусь злодеем, прямо стреляйте в меня.
– Я не боюсь! – сказала она, вздернув маленький с ямочкой подбородок.
Майа нагнулся над тазиком. Откровенно говоря, он предпочел бы производить водные процедуры в одиночестве, но девушка, видимо, и не собиралась уходить из комнаты. Очевидно, именно здесь, в одном из двух стенных шкафов, хранились их продовольственные запасы.
– Вы одна живете?
– Нет, – живо отозвалась девушка, – с Антуанеттой, сестрой, и с дедушкой и бабушкой. Они в погребе. Когда мы услышали ваши шаги, они не хотели меня пускать, а я все-таки поднялась сюда. Антуанетта все время ревет.
– А кто это Антуанетта?
– Да моя же старшая сестра. Ужасная трусиха.
– А вас как зовут?
Она заколебалась. Видимо, назвать свое имя чужому молодому человеку казалось ей не совсем удобным.
– Жанна, – наконец сказала она.
В конце концов сейчас война.
– Жанна, – сказал Майа.
Он замолчал и весь ушел в процесс намыливания.
– Вы не обиделись?
Майа повернул к девушке свое покрытое мыльной пеной лицо:
– За что?
– Что я вас за вора приняла.
– А откуда вы знаете, что я не вор?
– Ну, теперь-то видно.
Она присела на краешек стола, положила пояс себе на колени и попыталась открыть кобуру револьвера.
– Можно вынуть?
– Пожалуйста, он на предохранителе.
Она вынула револьвер и разглядывала его с жадным мальчишеским любопытством.
– Ух и тяжелый!
Приподняв с трудом обеими руками револьвер, она перехватила его правой рукой и направила в сторону Майа. Она так увлеклась, что даже брови нахмурила и стала с виду совсем девчонкой.
– Жанна, ты же его убьешь!
Майа обернулся. На пороге открытой двери стояла вторая девушка. Бледненькая и перепуганная.
– Господи, какая ты дурочка, Антуанетта!
Жанна положила револьвер на стол и с улыбкой взглянула на Майа. Антуанетта с недоумением переводила глаза с сестры на незнакомца.
– Да не торчи ты здесь словно чучело, – Жанна даже ногой топнула. – Принеси полотенце, и быстро.
Антуанетта исчезла в соседней комнате.
– Вы боялись во время бомбежек?
– Вот уж ничуть, – сказала Жанна.
– А я так боялся, – с улыбкой сказал Майа.
Он стоял растопырив руки, чтобы не замочить брюк.
– Когда начали бомбить, я спрятался в гараже.
– В каком? В гараже против нашего дома? Но это же гараж мосье Тозена! Бедный, бедный мосье Тозен! Он так дорожил своей машиной.
– Жанна! – крикнула из соседней комнаты Антуанетта. – Не нашла!
– Никогда она ничего не может найти, даже у себя под носом! – сказала Жанна.
Она тоже скрылась в соседней комнате, и до Майа донеслось перешептывание сестер. Он огляделся. Кухонька так и блестела чистотой. На столе, покрытом белой клеенкой с вшитыми по краям палочками, чтобы лежала ровно, стояла наполовину пустая бутылка вина. Закупорена она была фигурной пробкой, изображавшей голову какого-то губастого, щекастого пестрораскрашенного дядьки.
Вернулась Жанна и протянула ему мохнатое полотенце, пахнувшее тмином. За ней явилась Антуанетта с двумя щетками и гребнем. Обе они были очень тоненькие, почти одного роста, и так как обе были одеты в одинаковые платьица, то казались близнецами.
– Хотите причесаться?
Жанна выхватила гребенку из рук сестры и сунула ее Майа.
– Обо всем-то вы подумали, – сказал Майа.
На шпингалете окна висело зеркальце. Он подошел к нему.
– Какие у вас волосы красивые! – сказала Жанна.
– Жанна! – с упреком крикнула Антуанетта, и краска медленно залила ее лицо.
– Что думаю, то и говорю, – сказала Жанна, дернув плечиком.
– Какие вы милые, – серьезно сказал Майа, – обе ужасно милые.
Антуанетта робко улыбнулась. Теперь пришла очередь щетки. Как и в случае с гребнем, Жанна выхватила щетку из рук сестры и подала Майа.
– Вы тоже очень, очень милый.
– Ну, вряд ли, – сказал Майа. – Будь я милый, разве вы приняли бы меня за вора?
– Вы тогда еще не помылись, – возразила Жанна. – А главное, я вас тогда не знала, – добавила она.
Майа, поставив ногу на перекладину стула, ожесточенно чистил брюки, и от них облаком летела пыль. Он остановился и, держа щетку в руке, с улыбкой посмотрел на Жанну.
– А теперь знаете?
– Знаю.
– Я вам тут уйму пыли напустил.
– Можно открыть окно, – сказала Антуанетта.
– Нет, – решительно запротестовала Жанна, – сейчас в окно еще больше пыли налетит, все же кругом разбито…
– Возьмите, пожалуйста, – сказала Антуанетта.
На сей раз она опередила сестру и вручила Майа сапожную щетку,
– Спасибо, – сказал Майа.
И улыбнулся обеим.
Теперь сестры рассказывали с бомбежке. Страшнее всего, по их словам, был свистящий звук, с каким самолет входит в пике. Кажется, что он ищет именно вас, именно на вас злобно нацеливается, метит в вас. Антуанетта сказала, что вообще война ужасная вещь и она не понимает, как у мужчин хватает храбрости воевать.
– Они боятся не меньше вас, – заметил Майа.
– Ну что вы, – сказала, тряхнув волосами, Жанна. – Она ведь во время бомбежки не перестает реветь и трясется.