— А!.. Не бери в голову. Сюда нормальные не ходят. А в нашей станице дураков нема. Ага. Одни придурки, — он заржал. — Сказано: с дач!.. У нас уик-энд или не уик-энд? А у меня, знаешь, какая кликуха в инфизе была из-за моей тяги к вашему брату?
— Ну?
Физрук что-то сказал ей на ухо. Слушательница поморщилась: «Фи!..»
Не вставая, она как раненая лань, добралась двумя движениями до края берега, встала на коленки, набрала в пригоршни воды, наклонилась к ладоням как к зеркалу. Застыла. Потом быстро умылась. Поднялась, выпрямилась, глубоко потянулась, заломив руки за голову, на излете движения громко охнула, вернулась к «достархану», взяла стакан.
— Арнольд! Вписываются ли пороки в символы?
Физрук склонил голову набок, уставился в ее ноги, ожидая ясности в вопросе. Она продолжала:
— Если я отчасти порочна, что несомненно, как и всякий нормальный человек, а внешность несет символы, то нет ли в моем обличии каких-либо, может быть, неявных знаков порочности?
— А!.. — наконец понял физрук. — Понял, понял. А как же? Есть символы, есть, как без них. Только неявные, правильно… Водяные. Я раз у одного нумизмата видал: деньги наши, российские, а на свет посмотришь — свастика. Такие водяные знаки — не звездочки, там, или еще что, а паук фашистский. Паучок к паучку. Это, как нумизмат объяснил, Советская Россия, кажется, в тридцатые годы, перед войной, бумагу у Германии для денег закупала.
— Ой! Что ты знаешь, Арнольд Степанович! Ты, наверное, скрываешь свои познания. Это не щедро по отношению к миру, тебя окружающему.
— Ага, скрываю, как валюта водяные знаки. Да просто некогда лясы точить! Особенно когда ситуация располагает к действию. Знаешь, как меня девки в инфизе звали, так, между собой, за глаза?..
— Ахх-ха! — ха! Да ты уже рассказывал. Стареете, Дон Гуан, у вас уже склероз! Дон Жуан, гусар, циник, пошляк, склеротик. Этапы большого пути. Что дальше? Ой, не могу! Инфиз? А я думала, ты из ветеринарного! — «Русалка» заикала от смеха, вырвалась из очередных услужливых объятий физрука и побежала в воду.
Голова с пышными волосами превратилась в мокрую черную комету, мечущуюся по солнечной глади озера. Вот комета надолго погрузилась на дно, оставив на поверхности большие кольца волн, и со дна драгоценной блесной сверкнуло перо жар-птицы, попавшее под луч, пронзивший мелкую воду.
Сёмка вытянул шею, приподнялся на корточках.
Физрук зачесался: обработал голову, плечи, живот… Увидел как будто давно им забытого Сёмку на противоположном берегу, дернул себя за ус, крикнул:
— Казачок! Ты чего там высматриваешь? Водяные знаки, что ли? Тебя как зовут?
— Федор! — огрубляя для неузнаваемости голос, ответил Сёмка.
— Федя, ты знаешь, эт самое? Что тут — змеи! А? Ядовитые! Я только что с дач приехал. Мы сами, как и ты, дачники, между прочим. Горожане. С сестрой… Там, на дачах, одна мамаша какого-то сыночка Федю активно разыскивала. Громко так, ага. Домой, мол, пора, в город. Срочно чего-то. А Федя, говорит, сынок, на рыбалку куда-то ушел, без сотового телефона, прям беда. И сидит где-то, как дурак. Понял, да?
«У-у-ух!!!» — вырвалась из пучины, с пеной и брызгами, русалка, мокро-стальная в солнечном свете.
Семка смотал удочку, сел на велосипед и тронулся в сторону дач. Заехав за пригорок, спешился, бросил велосипед на землю, привалился рядом. На дачах делать совершенно нечего. Он решил переждать.
Со Змеиного озера доносились те же звуки, только уже более раскованные, — пьяный визг «русалки» и возбужденное ржанье физрука.
— Говорю, айда поборемся. Уик-энд покажу классический. На мате, честь по чести. Борьба вольная, о правилах договоримся. Рефери — я!
— Ой, да я уже туда и не залезу. Там ведь борта — как для лошадей. А я даже жр… ржать, как ты, не умею.
— Подсажу, так и быть, чего не сделаешь для блага спорта! Мы, спортивные казаки, всегда джентльмены!
Послышался лязг откидываемого борта.
Физрук выговорил что-то бранное, поминая то ли мат, то ли мать. «Русалка» счастливо засмеялась:
— Ой, я вся буду в синяках завтра, солдафон, садист, таракан усатый! Инфиз ветеринарный!..
Сёмка, уверенный, что его с озера сейчас не увидят, запрыгнул на велосипед и быстро поехал домой.
…Последний урок понедельника, длинного для Сёмки дня.
Учительница русского языка и литературы, в которую влюблены все мальчишки пятого «Г», вошла в класс необычайно красивой. Пожалуй, необычность подчеркивал новый, к тому же, не по сезону, наряд — вечернее платье до пят, с длинными рукавами и высоким воротом, из-под которого клубилась нежной белизны газовая косынка. Вместо всегдашней косы — распущенные волосы, которые украшала заколка — перо какой-то волшебной птицы: