Сидя в парной, он рассмеялся. Как хорошо оказаться дома; его жена совершенно права. Тремьян сказал ему, что Остерманы прилетают в пятницу утром. Отлично! Ему придется снова увидеться с Берни и Лейлой. Прошло примерно четыре месяца. Но они продолжали поддерживать связь.
В двухстах пятидесяти милях к югу от Сэддл-Уолли расположена часть столицы страны, именуемая Джорджтаун. Ритм жизни в Джорджтауне меняется в половине шестого пополудни. До этого он носит степенный, аристократически сдержанный характер. Затем убыстряется — не внезапно, но с нарастающей скоростью. Обитатели здания, о котором идет речь, большей частью мужчины и женщины, обладающие состоянием или властью или стремящиеся к обретению того и другого, всецело поглощены расширением области своего влияния.
После пяти тридцати начинались эти игры.
После пяти тридцати в Джорджтауне начиналось время военных хитростей.
Кто?.. И где?.. И почему они там?
И так шло всю неделю напролет, кроме воскресенья, когда стихали игры мускулами и создатели силовых схем оставляли свои произведения до следующей недели, чтобы набраться сил на очередные шесть дней стратегических прикидок и замыслов.
Да будет свет, и свет . Да придет день отдыха, и таковой настал.
Но опять-таки не для всех.
Например, не для Александра Данфорда, помощника Президента Соединенных Штатов. Помощника без портфеля и с неопределенным кругом обязанностей.
Данфорд был ключевым звеном между пунктом связи, расположенным глубоко под уровнем Белого дома, куда стекалась информация от всех разведывательных служб, и Центральным Разведывательным Управлением в Маклине, штат Вирджиния. Он был глубоко осведомлен о сути того, что происходило, и хотя никогда не вникал в детали, его решения считались едва ли не самыми важными в Вашингтоне. Хотя он официально не входил в состав администрации, к его тихому голосу прислушивались все. И так было из года в год.
В этот обычный воскресный день Данфорд сидел вместе с заместителем директора ЦРУ Джорджем Гровером под цветущим деревом бугенвильи, растущим посреди маленького заднего дворика дома Данфорда, уставившись в телевизор. Двое зрителей пришли к тому же заключению, что и Джон Таннер в двухстах пятидесяти милях к северу: завтра утром интервью, которое вел Чарльз Вудворд, станет новостью номер один.
— Правительству придется использовать весь свой месячный запас носовых платков, — сказал Данфорд.
— Им ничего не останется делать. Кто их заставлял выпускать этого Аштона? Он не только глуп, но и глупым. Мало того, что он дурак, на него и положиться нельзя. За эту программу отвечает Джон Таннер, не так ли?
— Он.
— Ловкий сукин сын. Неплохо было бы убедиться, что он на нашей стороне, — сказал Гровер.
— Фассет убеждает нас, что это так. — Двое мужчин переглянулись. — Вы видели досье? Вы согласны?
— Да. Да, согласен. Фассет прав.
— Как всегда.
На керамическом столике перед Данфордом стояли два телефона. Черный был подключен прямо к розетке, лежащей на земле. У красного была красная же проводка, которая тянулась из дома. Он тихо зажужжал — звонков он не издавал. Данфорд снял трубку.
— Да… Да, Эндрю. Хорошо… Отлично. Позвони Фассету в Реддер и скажи, чтобы он приехал. Есть ли из Лос-Анджелеса подтверждение относительно Остерманов? Превосходно… Как договорились.
Бернард Остерман, выпускник Нью-Йоркского университета 46-го года, вытащил лист из пишущей машинки и просмотрел его. Пробежав глазами текст до конца, он встал. Пройдя по бортику овального бассейна, сделанного в форме почки, он протянул рукопись жене. Лейла сидела в шезлонге совершенно обнаженная.
Остерман тоже был голым.
— Тебе приходило в голову, что обнаженная женщина при свете дня не слишком привлекательна?
— А ты считаешь, что сам похож на скульптуру?.. Дай-ка. — Взяв страницы, она сняла большие очки. — Все закончил?
Берни кивнул.
— Когда дети вернутся домой?
— Их успеют позвать с пляжа. Я сказала Мэри, чтобы она позвонила мне. Я бы не хотела, чтобы Мервин в его возрасте получил возможность узнать, как выглядят обнаженные женщины при свете дня. В этом городе и так хватает извращений.
— Ты права. Читай. — Берни нырнул в бассейн. Минуты три он без остановки плавал от стенки к стенке, пока не сбил себе дыхание. Он был хорошим пловцом. В армии, когда он служил в форте Дикс, был даже инструктором по плаванию. «Еврей-молния», как звали его в армейском бассейне. Но в лицо этого ему никогда не говорили. Он был худощав, но мускулист. В футбольной команде университета над ним уже не шутили, потому что он был ее капитаном. До самого выпуска. Джой Кардоне говорил Берни, что взял бы его и в Принстон.