— Что? Что вы сказали? — резко повернулся к нему Джон Таннер.
— Я сказал: «Спасибо, мистер Таннер».
Таннер, схватившись за ручку двери, с силой рванул ее на себя:
— Откуда вы знаете мое имя? Отвечайте, откуда вы узнали мое имя?
Таксист заметил капли пота, выступившие на лице пассажира, и его сумасшедший взгляд. «Тронулся» — подумал водитель. Он незаметно опустил левую руку. Там на полу у него всегда лежал обрезок свинцовой трубы.
— Слышь, парень, — сказал он, осторожно обхватывая обрезок пальцами. — Если не хочешь, чтобы кто-то знал твое имя, сними надпись с лужайки.
Сделав шаг назад, Таннер взглянул из-за плеча. Посреди газона, покачиваясь на цепи, стоял железный фонарь. А под ним сияла ярко освещенная надпись:
ТАННЕРЫ
22 Орчард-драйв.
Он видел и этот фонарь, и эти слова тысячу раз. «Таннеры, 22 Орчард-драйв». Но в ту секунду ему почудилось, что он видит их впервые.
— Прости, приятель. Я слегка не в себе. Терпеть не могу летать, — он захлопнул дверцу, а шофер стал поднимать стекло.
— Тогда вам надо ездить на поездах, мистер, — вежливо сказал он. — Или гуляйте себе пешком на здоровье!
Такси рвануло с места, а Таннер, повернувшись, посмотрел на дом. Открылась дверь. Оттуда, встречая его, выскочил пес. Жена стояла в освещенном холле, и он разглядел ее улыбку.
5. Вторник — 3.30 утра по калифорнийскому времени
Белый французский телефон с приглушенным звоночком издал сигнал не менее пяти раз. Лейла сквозь сон подумала, что глупо ставить его на столик рядом с Берни. Его это не будит, а она просыпается.
Она толкнула мужа локтем в ребро:
— Мой дорогой… Берни, Берни! Телефон.
— Что? — Остерман открыл глаза и смутился. — Телефон? О, эта чертова штука. Кто его только может услышать?
Пошарив рукой в темноте, он нащупал трубку:
— Да?.. Да, это Бернард Остерман… Междугородный? — он прикрыл трубку ладонью и привалился к изголовью, повернувшись к жене: — Сколько сейчас времени?
Лейла включила лампу на ночном столике и бросила взгляд на часики:.
— Пол четвертого. Господи!
— Скорее всего, какой-нибудь сукин сын из гавайской серии. Там еще нет и полуночи, — Берни прислушался к голосу в трубке. — Да, я жду… Это издалека, дорогая. Если это в самом деле Гавайи, они думают, что я сижу за пишущей машинкой. Им ничего не вбить в голову… Алло? Поторопитесь, пожалуйста!
— Ты говорил, что хотел бы видеть эти острова без военных мундиров, помнишь?
— Прости… Да, это и есть Бернард Остерман, черт возьми! Да? Да? Спасибо… Алло? Я вас еле слышу. Алло?.. Да, так лучше. Кто это?.. Что? Что вы говорите?.. Кто это? Как вас зовут? Я вас не понимаю… Да, я слышу, но не понимаю… Алло?.. Алло! Минутку! Я сказал подождите минуту! — Остерман резко поднялся и спустил ноги на пол. Одеяло потянулось за ним и упало. Он начал стучать по рычагу аппарата. — Вот, черт возьми, отключился!
— Кто это был? Почему ты кричал? Что тебе сказали?
— Он… этот сукин сын бурчал что-то неразборчивое. Он сказал… он сказал, чтобы мы последили за дубильщиком. Вот что. Он постарался, чтобы я разобрал это слово. «Дубильщик». Что это, черт возьми, значит?
— Что именно?
— Да дубильщик! Он все время повторял это слово!
— Совершенно непонятно… Это в самом деле были Гавайи? Тебе сказали, откуда вызов?
Остерман посмотрел на жену. В спальне стояла полутьма.
— Да, сказали. Я четко расслышал. Звонок был из-за моря… Но из Лиссабона. Лиссабона в Португалии.
— Мы никого не знаем в Португалии!
«Лиссабон, Лиссабон. Лиссабон… — Остерман продолжал тихо повторять про себя это слово. — Лиссабон. Это ничего не значит…»
— Что ты имеешь в виду?
— Дубильщик…[2]
— Тан… тан. Неужто это Джон Таннер? Джон Таннер!
— Дело не в этом…
— Это Джон Таннер, — тихо сказала Лейла.
— Джонни?.. Что он имел в виду — «следите за ним»? Почему мы должны наблюдать за ним? Почему для этого надо звонить нам в полчетвертого утра?
Сев, Лейла потянулась за сигаретой:
— У Джонни есть враги. В порту Сан-Диего его по-прежнему терпеть не могут.
— Сан-Диего — это понятно! Но Лиссабон?
— На прошлой неделе «Дейли варьете» сообщило, что мы отправляемся в Нью-Йорк, — продолжала Лейла, глубоко затягиваясь. — И что мы, скЬрее всего, остановимся у наших бывших соседей и друзей Таннеров.
— Вот как?
— Может, нас слишком разрекламировали, — она посмотрела на мужа.