— Ты меня интригуешь.
— Я не шучу. Нам пора поговорить.
— О чем?
Встав, Остерман подошел к Таннеру, глядя на него сверху вниз. От окурка прикурил новую сигарету:
— Чего бы тебе хотелось больше всего? Я имею в виду — для себя и своей семьи?
Таннер с трудом верил, что не ослышался. Остерман начал банальнейшим образом. Тем не менее он ответил так, словно воспринял вопрос с полной серьезностью:
— Думаю, что покоя. Покоя, хорошей еды, убежища и внутреннего комфорта. Это ты хотел услышать?
— Все это у тебя есть. Во всяком случае, на сегодняшний день.
— Тогда я и в самом деле не понимаю тебя.
— Когда-нибудь приходило в голову, что у тебя больше нет возможностей? Вся твоя жизнь полностью запрограммирована на исполнение определенных функций. Это ты понимаешь?
— Насколько мне известно, это всеобщий закон. И я не буду спорить с ним.
— Ты и не можешь спорить. Система не позволит сделать этого. Ты подготовлен для выполнения определенных задач, приобрел определенный опыт — вот и все, этим придется заниматься весь остаток жизни. И спорить тут не о чем.
— Я стал бы никуда не годным ядерным физиком, а ты, в лучшем случае, посредственным нейрохирургом… — сказал Таннер.
— Конечно, все относительно, и я не пытаюсь фантазировать. Я хочу сказать, что над нами властвуют силы, с которыми нам не совладать. Едва мы успеваем достичь профессионализма, как приходит смерть. Мы живем и работаем, не выходя за пределы четко очерченного круга; мы не решаемся переступить его границы хотя бы для того, чтобы осмотреться. Боюсь, что тебе это свойственно в еще большей мере, чем мне. Во всяком случае, с теми деньгами, что у меня есть, я обладаю хоть какой-то возможностью выбора. Но тем не менее деньги… Они сковывают нас по рукам и ногам.
— У меня есть только то, что я заработал сам, и я не жалуюсь. Кроме того, мой риск хорошо оплачивается.
— Но у тебя ничего нет за спиной. Ничего! Ты не можешь позволить себе встать и громко заявить о себе: это я! Во всяком случае, когда речь заходит о деньгах. Ты бессилен! На тебе висит все это, за что надо платить! — и Остерман широким жестом обозначил дом и участок Таннера.
— Возможно, я и в самом деле не могу… когда речь идет о деньгах. Но кто может?
Остерман подвинул к себе стул и снова сел. Не отводя глаз от Таннера, он мягко обратился к нему:
— Есть способ. И я готов тебе помочь, — он остановился на несколько секунд, словно подыскивая слова, и опять заговорил: — Джонни… — он снова запутался.
Таннер боялся, что у него не хватит смелости закончить:
— Продолжай.
— Я пришел к определенным… выводам, и они очень важны! — теперь Остерман говорил очень быстро, и слова цеплялись одно за другое.
Внезапно внимание обоих мужчин было привлечено к дому. В спальне Джанет вспыхнул свет.
— Что там такое? — спросил Берни, не пытаясь скрыть разочарования.
— Это Джанет. Ее комната. Мы наконец вбили ей в голову, что когда направляешься в ванную, надо зажигать свет. А то она на все натыкается, и мы с полчаса не можем уснуть.
И тут раздался крик. Пронзительный и полный ужаса. Детский крик.
Обогнув бассейн, Таннер буквально вломился в дверь кухни. Крики не прекращались, и во всех трех спальнях разом зажегся свет. Берни Остерман почти нагнал Таннера, и они оба примчались к спальне девочки. Добрались мгновенно, так что Элис с Лейлой едва успели выбежать из своих комнат.
Джон резко пнул дверь, не прикасаясь к ручке. Она распахнулась, и все четверо оказались в комнате.
Девочка, захлебываясь рыданиями, стояла посреди комнаты над тельцем вельш-терьера.
Собака лежала в луже крови.
Голова была отрезана.
Схватив дочь, Джон Таннер вынес ее в холл. Он ни о чем не мог думать. Мозг словно оцепенел. Перед глазами стояла лишь та ужасная картина в лесу, которую вызвало в памяти зрелище обезглавленной собаки. И страшные слова Джонсона в мотеле:
«Отрезанная голова предвещает резню».
Он должен взять себя в руки. Он должен.
Он видел, как Элис что-то шепчет Джанет на ухо, покачивая и убаюкивая ее. Он видел в нескольких футах от себя плачущего Рея и Берни, успокаивающего его.
Наконец, он расслышал слова Лейлы:
— Я займусь Джанет, Элис… Иди к Джону.
Таннер в ярости вскочил на ноги:
— Если ты притронешься к ней, я убью тебя! Ты слышишь, я убью тебя!
— Джон! — не веря своим ушам, вскрикнула Элис. — Что ты говоришь?
— Она была по другую сторону холла! Ты что, этого не понимаешь! Она была по ту сторону холла!