"Давай уложим его в постель, - говорит, наконец, Джейн.- Не могу позволить, чтобы его родители нашли это утром".
Я встаю на колени и прошу Тайни подняться, но он просто продолжает плакать и плакать, поэтому мы с Джейн встаем слева от него и переворачиваем его на спину. Я перешагиваю через него, затем опускаюсь, хорошенько хватаясь его за подмышку. Джейн делает то же самое с другой стороны.
"Один", - говорит Джейн, "Два", - говорю я, "Три", - говорит она и издает низкий звук. Но ничего не происходит. Джейн довольно маленькая – я могу видеть её узкое плечо, когда она напрягает мышцы. И я не могу поднять свою половину Тайни, поэтому мы решаем оставить его здесь. Пока Джейн накрывает Тайни и засовывает ему под голову подушку, он уже храпит.
Мы уже собираемся уходить, когда храп покидает Тайни, и он начинает издавать этот ужасный сип, который звучит, как храп, но гораздо более зловеще и более мокро. Я наклоняюсь к его лицу и вижу, что он вдыхает и выдыхает эти отвратительные пузыри соплей. Их так много, что я начинаю волноваться, не задохнется ли он.
"Тайни, - говорю я.- Ты должен высморкаться, чувак", но его это не волнует. Поэтом я кричу ему прямо в барабанную перепонку: "Тайни! "Никакой реакции. Затем Джейн шлепает его по лицу, достаточно сильно. Ничего. Только отвратительный, тонущий в соплях, храп.
И затем, когда я понимаю, что Тайни Купер не может сам высморкать свой нос, борясь со второй частью теоремы моего отца. И вскоре после этого, с наблюдающей Джейн, я, доказывая ложность теоремы целиком, опускаюсь и прочищаю ноздри Тайни от соплей. Проще говоря: я не могу поднять своего друга; он не может прочистить свой нос; и я могу, нет, я должен прочистить нос для него.
Глава вторая
Я постоянно разрываюсь между убийством самого себя и убийством всех вокруг. Есть лишь этот выбор. Все остальное - пустая трата времени. Прямо сейчас я иду через кухню, чтобы попасть к задней двери.
Мама: Позавтракай.
Я не завтракаю. Никогда. Я не завтракаю с тех пор, как научился выходить через заднюю дверь, не завтракая перед этим.
Мама: Куда собираешься?
В школу, мам. Тебе стоит как-нибудь попробовать.
Мама: Не закрывай волосами лицо - я не вижу твои глаза.
Но ты видишь, мам. В этом весь, блять, весь смысл.
Мне жаль ее, правда. Вот досада, серьезно, что у меня должна быть мама. Нелегко иметь меня в качестве сына. Ничто не может подготовить к такому разочарованию.
Я: Пока.
Я не говорю “счастливо оставаться“. Мне кажется, что это одно из самых дерьмовых выражений, которое было придумано. Оно будто не оставляет выбора, чтобы сказать “несчастно оставаться”, “отвратительно оставаться” или “мне-вообще-наплевать-как-ты-останешься” каждый раз, когда уходишь. Ну, я не верю в это. Я против этого.
Мама: Счастливого тебе д…
Дверь захлопывается прямо посреди предложения, но не то, чтобы я не мог угадать его продолжения.
Раньше она говорила “увидимся”, пока однажды утром меня это так достало, что я ответил “это вряд ли”.
Она старается, и вот что делает ее такой жалкой. Хочется сказать: “Мне жаль тебя, очень”, но это может начать разговор, разговор может начать борьбу, и после этого я бы чувствовал такую вину, что мне пришлось бы переехать в Портленд или что-то вроде того.
Мне нужен кофе.
Каждое утро я молюсь, чтобы школьный автобус попал в аварию, и мы бы все умерли под горящими обломками. Потом мама засудит компанию по производству школьных автобусов без ремней безопасности и заработает на моей прискорбной смерти денег больше, чем я заработал бы за свою прискорбную жизнь. Если только юристы из компании по производству школьных автобусов не смогут доказать, что я бы в любом случае сдох. Тогда они бы отделались, подарив маме подержанный Форд Фиеста, и проблемы были бы решены.
Маура не дожидается меня прямо перед школой, но я знаю, и она знает, что я найду ее. Обычно это удобно, мы ухмыляемся друг другу, прежде чем пойти. Мы прямо как те люди, которые дружат, находясь в тюрьме, даже если вне ее они бы никогда не заговорили друг с другом. Вот на кого похожи мы с Маурой, я думаю.
Я: Дай мне кофе.
Маура: Возьми себе свой ебаный кофе.
После она дала мне большой дерьмокофе из Данкин Донатс, и я притворился, будто делаю жадный глоток. Если бы я мог позволить себе свой собственный кофе, клянусь, я бы покупал его, но вот чем мне это кажется: ее мочевой пузырь не считает меня мудаком, чего не скажешь об остальных ее органах. Для нас с Маурой так продолжается, сколько я себя помню - это примерно около года. Мне кажется, я знаю ее немного дольше, но, может, и нет. Так или иначе, год назад ее уныние встретило мою погибель, и ей показалось, что это довольно хорошее совпадение. Сам я в этом не уверен, зато, по крайней мере, мне обеспечен кофе.
Дерек и Саймон подходят, что хорошо, потому что это сэкономит мне время за ланчем.
Я: Дай домашнюю работу по математике.
Саймон: Конечно, держи.
Ну что за друг.
Звенит первый звонок. Как и все звонки в низших учебных заведениях, это и не звонок вовсе. Это долгий гудок, будто ты оставляешь голосовое сообщение, в котором говоришь, что у тебя самый отстойный день за последнее время, но никто не будет его слушать.
Не представляю, почему кто-то хочет стать учителем. Тебе приходится проводить день с кучкой детей, которые ненавидят даже твои внутренности и одновременно целуют задницу, чтобы получить хорошую оценку. В конце концов, это приводит тебя в окружение людей, которым ты никогда не понравишься по-настоящему. Мне было бы их жаль, не будь они такими садистами и неудачниками. У садистов все заключено в силе и контроле. Они учат, чтобы у них появились официальные причины доминировать над другими людьми. Ну а лузеры составляют всю остальную часть учителей, одни из которых слишком некомпетентны для любой другой работы, а другие хотят быть лучшими друзьями для учеников, потому что у них самих не было друзей в старшей школе. Еще есть те, кто свято верит в то, что мы будим помнить каждую сказанную ими вещь после того, как закончатся экзамены. Конечно.
Время от времени попадаются учителя вроде миссис Гроуер - неудачники-садисты. То есть, быть учителем французского нелегко, потому что никому больше не нужно говорить на этом языке. И пока она целует крутым деткам их derriers (прим. переводчика: фр. Тыльная сторона ладони), простых учеников ставят перед фактом, что они лишь тратят ее время. Так что она отыгрывается раздачей нам тестов каждый день или гейских заданий типа «оформите свою собственную отсылку на диснеевских персонажей», а потом все в классе делают вид, что действительно удивлены моим: «да, моя отсылка к диснеевским персонажам - это Минни, пытающаяся развлечься с Микки, используя багет в качестве фаллоимитатора», но так как я не имею ни малейшего понятия, как фаллоимитатор будет на французском, я просто говорю «фаллоимитатор», а она делает вид, будто не имеет ни малейшего понятия, о чем я говорю, а затем сама заявляет: «Не думаю, что Минни и Микки, поедающие багет, являются хорошей отсылкой». Не сомневаюсь, она влепит мне минус за урок. Знаю, меня должно это волновать, но на самом деле, вам будет трудно отыскать вещь в мире, которая заботит меня меньше, чем моя оценка по французскому языку.