— Ты можешь дышать? — спрашивает Гай.
— Да, то есть, нет. Дай мне секунду. — Уиллоу вытирает нос тыльной стороной руки. — Это было невежливо, извини. — Она немного истерически смеется. — Я не могу дышать, когда очень сильно плачу... И я не могу вспомнить… когда последний раз вот так плакала…
Она на секунду перестает говорить и пытается вытереть глаза. Но это бесполезно, сродни попытке остановить приливную волну. Ее руки переплетаются с его, она хватает его за запястья и поворачивается к нему лицом, поскольку они сидят бок о бок на подоконнике.
— Я должна... жалеть Дэвида, потому что у него тоже нет родителей. И я знаю… Я знаю, что… что я должна жалеть своих родителях, потому что тем утром они проснулись, не зная, что больше никогда не увидят новый день... — Она сжимает его руки так сильно, что удивляется, почему он не кричит от боли. — Но я лишь могу думать о том, что больше ничья дочь…
Она останавливается, чтобы еще раз побороть слезы, и судорожно вздыхает.
— Может, тебе нужен бумажный пакет? — Гай выглядит встревоженным.
— Нет, нет, я просто… Я никогда снова не буду ничьей дочерью, — после нескольких минут продолжает Уиллоу. — И я была готова… стать… человеком, режущим себя, потому что тебе кажется, что это не так уж плохо, что девочки плачут, люди плачут, но ты неправ, так неправ в том… что все… будет приятнее, чем есть на самом деле. Мне… жаль. — Она пытается отдышаться. — Мне жаль, что я втянула тебя во все это… — Уиллоу снова вытирает глаза. Их руки все еще сцеплены, и она чувствует, как его ладонь касается ее лба. — Я не собиралась этого делать, когда просила тебя привезти меня сюда… Я не этого ожидала... А, может, и этого… Я просто… Я даже не знаю.
— Уиллоу, ты ни во что меня не втягивала.
— Мне нужны салфетки. — Она шмыгает носом.
Гай высвобождает ладони из ее рук, берется за край толстовки и вытирает им ее нос.
— Это так романтично, — смущенно говорит она.
— Ну, отчасти, потому что больше никому в мире я не сделал бы такого.
— Я… Я… ну, это... Это… самое приятное… я… — Уиллоу икает. — Извини. У меня также появляется ужасная икота, когда я плачу. — Она берет его толстовку и снова вытирает нос. — Я сущая неприятность. — Она смеется дрожащим голосом. — Но знаешь, что? В этом мире больше нет никого, чьей толстовкой мне хотелось бы вытереть нос. — Она снова икает.
— Хочешь выпить воды, чтобы остановить икоту?
— Нет. — Уиллоу качает головой. — Нет, спасибо. Но знаешь, чего бы мне хотелось? Можешь принести мне мой горячий шоколад? Я оставила его возле двери.
— Хорошо. — Гай пожимает плечами. Он встает и через несколько секунд возвращается.
— Вот, держи. — Он с сомнением смотрит на то, как она делает глоток теперь уже совершенно холодного напитка. — Это действительно вкусно?
— Ну. — Уиллоу морщится. — Зависит от того, что ты называешь вкусным. Сейчас он на вкус, как речная грязь.
— А ты много раз пробовала речную грязь? — спрашивает Гай, садясь рядом с ней.
— Наверно, да. — Уиллоу ставит на пол стакан. С глубоким вздохом она откидывается на подушки. — Спасибо, — неожиданно говорит она.
— За что?
— Спасибо, что привез меня сюда. Спасибо, что не рассказал моему брату обо мне. Спасибо, что ты такой…
— Ты снова плачешь. — Он придвигается, чтобы обнять ее.
— Да, я знаю. Дай мне твою толстовку.
— Ладно, подожди. — Он вытирает ей слезы. — Ты опять будешь икать?
— Нет. — Уиллоу качает головой.
— Хочешь остаться здесь и, ну не знаю, может, поспать? Или хочешь, поехали сейчас обратно домой к твоему брату? — Спустя несколько минут спрашивает Гай.
Но Уиллоу ничего этого не хочется. И она потрясена тем, что ей действительно хочется. Последние полчаса едва ли можно назвать страстными. И все же, когда она сидит здесь с ним на подоконнике, а его сильные руки обнимают её, она знает, что если может пережить плач, то и другие вещи - тоже. И что если некоторые вещи для неё потеряны навсегда, но есть те, что она еще не испытала. Она также знает, что ей хочется этого не потому, что страсть является естественным противоядием от горя, а потому, что это самое естественное, самое совершенное, самое полное выражение ее чувств к нему.
— Помнишь, когда ты впервые… когда ты впервые узнал, что я режу себя?
— Я никогда этого не забуду.
— Но ты помнишь... Ну, ты помнишь, как я пыталась подкупить тебя?
— Я никогда не забуду и этого.