— Ладно, это не должно быть трудно… — Уиллоу хватает тканевый подгузник и две булавки.
Но Изабель не слишком помогает, как должна была бы. Очевидно, бедняжке действительно нехорошо. Вместо того чтобы лежать спокойно, она ерзает, брыкается, и Уиллоу, непривычная к булавкам на подгузниках, умудряется уколоть ее. И довольно сильно, судя по крикам ребенка.
— О, нет! — Уиллоу в ужасе. Как она могла так поступить? Она неподвижно смотрит на то, как буквально в считанные секунды место укола наливается красным, что портит идеальную нежную кожу ее племянницы. В том, чтобы причинить вред чему-то настолько безупречному, есть что-то совершенно неприличное.
Уиллоу медленно тянется рукой и дотрагивается того места, куда уколола Изабель. Как и Гай касался ее, так и рука Уиллоу полностью стирает то, что наделала. Ну, это не очень удивительно. Та рана, что она нанесла Изабель, абсолютно отличается от порезов у нее на животе. Но что, если маленькая отметина начнется увеличиваться? На секунду она представляет, как кожа Изабель вся в полосах, изрезана бритвой, как и ее собственная. Что она почувствует, если, допустим, через десять или пятнадцать лет она узнает, что Изабель резала себя?
Уиллоу отдергивает руку.
А что, если она убьет Дэвида и Кэти, что тогда? Ты по-прежнему будешь думать, что резать себя настолько плохо?
Она заканчивает менять Изабель подгузник без происшествий, хотя у нее дрожат руки, и несет ее на кухню.
— Ну что, отличное начало положено, как думаешь? — говорит она дрожащим голосом. Так много усилий необходимо, чтобы как следует заботиться о своей племяннице. По крайней мере, Изабель перестала плакать. Уиллоу не может не отметить, что ребенок оправился о того происшествия гораздо лучше, чем она сама.
— Как насчет того, чтобы что-нибудь поесть? — Она открывает шкаф и начинает там рыться. Сегодня даже крендели закончились и детское питание. — Ага, вот и поели. — Уиллоу хлопает дверцами и движется к холодильнику.
По крайней мере, холодильник более многообещающий. Среди всего остального есть дюжина яиц и немного масла. Уиллоу сажает Изабель на ее высокий стул и берет парочку яиц и миску. Она ставит на плиту сковородку и кидает туда немного масла. Пока разбивает яйца, она думает о том, что произошло. Она рассеянно выливает яйца в сковороду, а потом кидает миску в раковину.
Уиллоу выглядывает в окно, но едва может различить снаружи парк. Единственное, что она видит, — это идеальная кожа Изабель. Она настолько потерялась в своих мыслях, что на мгновение забыла про яичницу.
Уиллоу отворачивается от окна и в ужасе открывает рот. Яйца горят. Сковорода горит. Кухня горит.
Только не опять!
Это первая ее мысль. Она сделала это снова. Дэвид прав, она действительно добьет остальных членов семьи. Когда у нее от едкого дыма начинают слезиться глаза, у нее также появляется и другая мысль. Что, если на этот раз ей удалось спасти Изабель? Что, если на этот раз все по-другому?
Видеть себя в качестве героини восхитительно.
Но дым начинает рассеиваться, Уиллоу видит, что, конечно же, на самом деле, пожара нет. Какова вероятность, что какая-то сгоревшая яичница вообще могла вызвать пожар третьей категории?
Огня нет, и она ни убьет, ни спасет Изабель каким-то драматичным поступком.
Она просто девушка, которая устроила тут грязь и беспорядок, которая неспособна, ухаживать за своей племянницей, как и обо всем в эти дни.
Уиллоу берет дымящуюся сковородку и кидает ее в раковину, где та сердито шипит и трещит. Она смотрит, как дым поднимается к потолку, и ей приходит в голову, что, может, на этот раз Дэвид был абсолютно честен, когда сказал, что его опасения насчет того, чтобы оставить ее одну, имели место лишь потому, что она слишком взволнованна, чтобы заботиться о шестимесячных детях. Основываясь на фактах, ей придется согласиться с ним.
Раздается звонок в дверь. Уиллоу остается лишь надеяться, что это не Кэти с тяжелыми пакетами, что не может достать ключи, или хуже — Дэвид вернулся домой с конференции.
Ради Бога, дай мне время хотя бы прибраться.
Но когда она открывает дверь, перед ней стоит Гай.
На этот раз Уиллоу не краснеет и не чувствует себя взволнованной. Она чувствует такое облегчение, что это он, а не Дэвид или Кэти.
— Мигрень? — Он прислонился к косяку.
— Ну да, я подумала, что какая-то беда может показаться подозрительной. Входи. — Она отступает назад, открывая дверь шире.