Из-за настырного интереса Роджера к семейству Уилтов больше всего пострадала авиабаза в Бэконхите. На подмогу к Мэвис Моттрем и «матерям против бомбы» стекались женщины со всей страны. Демонстрации у ворот стали многолюднее. Вокруг базы образовался целый лагерь из палаток и наскоро сколоченных лачуг. По телевизору то и дело показывали, как вполне добропорядочных пожилых англичанок одурманивают газом и, надев наручники, волокут к укрывшимся неподалеку машинам «скорой помощи». Понятно, что после таких сцен отношения американцев и Фенландской полиции изменились не в лучшую сторону.
Положение еще больше осложнилось, когда Мэвис и ее соратницы применили новую тактику. Они блокировали территорию для гражданских лиц, и изнывающие от скуки американки уже не могли отправиться в Ипфорд или Норидж за сувенирами. Каждая попытка выйти за ограду заканчивалась стычкой с «матерями». Иногда «матери» выпускали американок, но вернуться на базу не позволяли. Тогда схватки становились еще яростнее. Эти баталии так часто мелькали на телеэкранах, что в конце концов министр внутренних дел схлестнулся с министром обороны: они никак не могли договориться, кто из них должен поддерживать закон и порядок.
На самой авиабазе тоже многое переменилось. После того как на глазах генерала Бельмонта исполинский пенис совершил самообрезание, превратился в ракету и взорвался, начальника базы пришлось поместить в приют для умалишенных ветеранов. Там его пичкали успокоительным, и генерал, греясь на солнышке, предавался воспоминаниям о тех блаженных днях, когда его «Б-52» бомбил безлюдные джунгли Вьетнама.
Полковник Эрвин вернулся в Вашингтон, привел в порядок облюбованный кошками сад и занялся выращиванием новых сортов душистых нарциссов. В оставшееся же время он использовал свои недюжинные способности для укрепления англо-американских отношений.
Тяжелее всех пришлось Глаусхофу. Его сослали на самый отдаленный и самый радиоактивный ядерный полигон Невады. Там на него возложили такие обязанности, что отныне Глаусхофу приходилось заботиться только о своей собственной безопасности. В общем-то, это и было его единственным занятием. Мона Глаусхоф прибрала к рукам лейтенанта Хару и подала на развод. Затем она поселилась в Техасе и зажила припеваючи на мужнины алименты. А Техас – это не то что промозглый Бэконхит. Тут солнце светит круглый год.
Солнце осветило и дом №45 по Оукхерст-авеню. Ева хлопотала по хозяйству и соображала, что приготовить на ужин. Наконец-то все идет на лад: Генри вернулся и теперь ведет себя, как и подобает главе семьи. Пылесося ковер на лестнице, Ева думала: «Надо будет летом пристроить близняшек и отдохнуть где-нибудь пару недель вдвоем». В самом деле, отчего бы не податься в Коста-Брава?
Но об этом Уилт уже позаботился. Когда в баре «Кот в мешке» Питер Брейнтри спросил его про планы на лето, Уилт заказал еще две пинты лучшего горького и безмятежно ответил:
– Я за этот семестр так намучился, надо хоть отдохнуть по-человечески. Ехать в какой-нибудь паршивый летний лагерь и дрожать, как бы девчонки опять не накуролесили, – слуга покорный. Я вот что придумал. Близняшек отправим в Уэльс, в спортивный лагерь для искателей приключений. Пусть себе лазают по горам, катаются на пони и доводят инструкторов. Умаются – присмиреют. А я уже снял домик в Дорсете. Поселюсь там и буду перечитывать «Джуда Незаметного»[58].
– Не мрачновата книжка для отдыха?
– Зато полезная. Не грех лишний раз напомнить себе, что мир – сумасшедший дом и Гуманитех еще сравнительно сносное заведение. И потом, там очень хорошо показано, что безудержная жажда знаний до добра не доведет.
– Кстати, о жажде знаний. Как ты собираешься распорядиться тридцатью тысячами, которые чокнутый филантроп пожертвовал твоей кафедре на покупку книг?
Чтобы скрыть улыбку, Уилт отхлебнул пива. «Чокнутые филантропы». Питер ненароком подобрал очень точное прозвище для всей этой братии: американцев с авиабазы, помешанных на ядерном оружии, и образованных обормотов из госдепартамента, которые даже самого безобидного пантюха-либерала способны принять за изувера-сталиниста или агента КГБ. Наломают дров, а потом, чтобы загладить вину, выбрасывают миллиарды долларов.
– Первым делом подарю инспектору Флинту двести экземпляров «Мерзкой плоти»[59], – решил Уилт.
– Флинту? Почему Флинту? Что он с такой уймой будет делать?
– Ведь это же он сказал Еве, что я поехал. – Уилт прикусил язык. Выбалтывать государственные тайны ни к чему. – Это премия. Первому полицейскому, который сумел поймать Неуловимого Сверкача. Уж больно заглавие подходящее.