– Я предпочитаю мужчин, у которых маленький, – сказала Салли. – Они так стараются.
Они допили кофе и вернулись к машине, обсуждая пенис Гаскелла и его теорию о том, что в сексуально недифференцированном обществе стимуляция сосков будет играть все возрастающую роль в развитии у мужа осознания его гермафродитной природы.
– Он об этом написал статью, – сказала Салли по дороге домой. – Она называется «Мужчина в роли матери». Ее в прошлом году напечатали в журнале, издаваемом Обществом по изучению недифференцированного секса в Канзасе. Джи делал для них исследование поведения животных. Там же он писал свою диссертацию о смене половых ролей у крыс.
– Наверное, это очень интересно, – сказала Ева неуверенно. Все это впечатляло и, конечно, редкие статьи Генри о слушателях дневного отделения в квартальном журнале «Гуманитарные науки» не могли идти ни в какое сравнение с монографиями д-ра Прингшейма.
– Право, я не знаю. По сути дела, все очевидно. Если вы надолго поместите в одну клетку двух самцов крыс, то рано или поздно у одного из них обязательно разовьются активные тенденции, а у другого пассивные, – устало сказала Салли. – Но Гаскелл просто осатанел. Он считал, что они должны меняться ролями. Джи, он такой. Я ему сказала, что все это глупо. Я сказала: «Джи, радость моя, крысы по сути недифференцированны. Они же не могут делать собственный экзистенциальный выбор». И знаете, что он ответил? «Крысы – это парадигма, крошка. Если ты это запомнишь, ты все поймешь правильно. Крысы – это парадигма». Что вы на это скажете?
– По-моему, крысы просто отвратительны, – сказала Ева не подумав. Салли рассмеялась и положила руку ей на колено.
– О Ева, солнышко, – пробормотала она, – вы такая очаровательно приземленная. Нет, я не повезу вас домой. Мы поедем ко мне, выпьем и пообедаем. Я жуть как хочу посмотреть на вас в этой лимонной пижаме.
И они повернули в сторону Росситер Глоув.
Если крысы были парадигмой для д-ра Прингшейма, то наборщики из 3-й группы были парадигмой для Генри Уилта, правда, несколько иного сорта. Они сконцентрировали в себе все самое трудное, грубое и кровожадное, что было спецификой дневного отделения, и, более того, эти поганцы считали себя грамотными, поскольку умели читать, а Вольтера идиотом, потому что он заставлял Кандида все делать не так. Занятия в этой группе шли после медсестер и перед перерывом и будили все самое худшее в Уилте. По-видимому, они будили все самое худшее и в Сесиле Уильямсе, которого Уилт вынужден был заменять.
– Он уже вторую неделю болеет, – сказали Уилту ученики.
– Ничего удивительного, – отозвался Уилт. – От вас любой заболеет.
– У нас был один дядька, так он отравился газом. Его звали Пинкертон. Он вел у нас семестр и заставлял читать эту книгу, ну, «Джуд Незаметный»[2]. Ничего книжечка. Про этого убогого Джуда.
– Я знаю, – заметил Уилт.
– В следующем семестре старичок Пинки не объявился. Он проехал немножко вниз по реке, одел шланг на выхлопную трубу и отравился.
– Я его понимаю, – сказал Уилт.
– Как же так? Он ведь должен был показывать нам пример.
Уилт мрачно разглядывал класс.
– Я убежден, что именно это он и имел в виду, когда покончил с собой. Ну, а теперь займитесь делом и тихонько почитайте, поешьте и покурите так, чтобы никто из административного корпуса не заметил. Мне тут надо кое-что сделать.
– Сделать? Как будто вы знаете, что такое настоящее дело. Вы только и умеете, что сидеть и читать. Это что, по-вашему, работа? Пусть меня застрелят, если это работа, а вы еще и деньги за это получаете…
– Заткнись, – сказал Уилт с неожиданной яростью. – Заткни свою дурацкую пасть.
– Кто это мне указывает? – спросил наборщик.
Уилт хотел сдержаться, но не смог справиться с собой. Этот класс наборщиков был невероятно нагл и самонадеян.
– Я, – заорал он.
– Вы и кто еще? Вы один и мышь не сможете заставить заткнуться, даже если будете этим заниматься весь день.
Уилт поднялся.
– Ах ты, засранец поганый! Ах ты, грязный, сопливый…
– Должен сказать, Генри, что ожидал от вас большей выдержки, – говорил заведующий гуманитарным отделением час спустя, когда кровь из носа Уилта уже перестала идти, а медсестра заклеила ему бровь лейкопластырем.
– Ну, это вообще не мой класс, они меня достали, насмехаясь над самоубийством Пинкертона. Этого бы не произошло, если бы Уильямс не заболел, – объяснил Уилт. – Как у него занятия в группе наборщиков, так он заболевает.