К примеру, предложение строк 4-5, стилистически прямо указывает на верное направление изменившейся парадигмы, ибо строки требовали наличия действующих лиц для того, чтобы они «его (юношу) погрузили в ночь». В данном случае, этими действующими лицами выступают в качестве поэтического образа персонифицированные «seasons», «сезоны года»; «hovers», «парящие» Хораи из древнегреческого мифа.
«…when his youthful morn
Hath travailed on to Age's steepy night» (63, 4-5).
«…когда его утро юношества,
Измученного возрастом погрузят в ночь (само собой)» (63, 4-5).
Конечная цезура строки 5 была мной заполнена оборотом речи в скобках «само собой», который означает «само собой разумеется», установившим рифму строки. Использование поэтом образа «погружения в ночь» смерти сонета 63, указывает на применение приёма «аллюзия», предоставляя очевидную ссылку на эпизоды гибели воинов Ахиллеса из эпоса «Одиссея» и «Илиада» Гомера.
«And all those beauties whereof now he 's King
Are vanishing, or vanished out of sight,
Stealing away the treasure of his Spring» (63, 6-8).
«И всем этим красавицам, которым сейчас он — Король
Исчезнувших, либо исчезающих с глаз долой,
Похитивших прочь, сокровище его Весны» (63, 6-8).
В строках 6-8, повествующий поэт продолжил изложение от третьего лица: «И всем этим красавицам, которым сейчас он — Король исчезнувших, либо исчезающих с глаз долой, похитивших прочь, сокровище его Весны».
Особенностью фразы «Stealing… the treasure of his Spring», «Похитивших… сокровище его Весны» является то, что повествующий изложил детали личной жизни юноши, имея ввиду «всё время юности», проведённое в спальнях с прекрасными придворными дамами, лучшими представительницами противоположного пола «елизаветинской» эпохи.
— Но в конце концов, юноша имел возможность самому делал свой выбор, ради своего удовольствия и своих партнёрш!
Несмотря на это, повествующий поэт таким образом укорял собственный, созданный самим собой поэтический образ «Солнечного Апреля», «герольда аляпистой Весны», оставляющего незабываемое впечатление с первого взгляда своим ярким и харизматичным обликом. Который своим харизматичным обликом вдохновлял весь литературный бомонд Лондона, а также придворных аристократов, принося с собой свежую струю утреннего бриза и новых творческих идей в затхлую атмосферу скучающего и праздного безделья при дворе.
«Stealing away the treasure of his Spring.
For such a time do I now fortify
Against confounding Age's cruel knife» (63, 8-10).
«Похитивших прочь, сокровище его Весны. (исподволь)
Для такого времени, сейчас Я укрепляюсь, (покуда)
Наперекор запутанному Веку жестокого клинка» (63, 8-10).
Конечная цезура строки 8 была мной заполнена после окончания предложения наречием в скобках «исподволь», которое разрешило проблему рифмы строки. Это наречие, фактически относится к следующей строке 9, таким образом оно входит в предложение следующей строки 9.
В строках 9-10, повествующий бард переходит к изложению об себе: «For such a time do I now fortify against confounding Age's cruel knife», (исподволь) Для такого времени, сейчас Я укрепляюсь, (покуда) наперекор запутанному Веку жестокого клинка». В более ранних эссе поэтический образ «cruel knife», «жестокого клинка» уже рассматривался, и поэтому нет необходимости останавливаться на нём для более детального исследования.
«Against confounding Age's cruel knife,
That he shall never cut from memory
My sweet love's beauty, though my lover's life» (63, 10-12).
«Наперекор запутанному Веку жестокого клинка,
Чтоб он никогда не обрезал из памяти
Моей милой любви красоту, хотя бы жизнь моей любви» (63, 10-12).
В строках 10-12, повествующий поэт, рассуждая об «confounding Age's cruel knife», «запутанном Веке жестокого клинка», вероятно, подразумевал один из острых атрибутов персонифицированного «бога Времени», получившего олицетворение одновременно в старом седовласом Хроносе и юном Кайросе, следуя содержанию сонета 126, следуя сюжету, древнегреческого мифа.
Итак, строки 10-12, связанные между собой, согласно замыслу автора, выглядят так: «Наперекор запутанному Веку жестокого клинка, чтоб он никогда не обрезал из памяти моей милой любви красоту, хотя бы жизнь моей любви». Следуя содержанию мифа, «бог Времени», воплотившись в стремительного Кайроса мог принести моментально славу, успех и богатство, либо в мгновение ока лишить жизни, промолвившего невзначай его имя, обрезав в мгновение ока его «нить жизни». Поэтому в культуре эллинов не было принято упоминать вслух Кайроса из-за опасений потерять жизнь во время упоминания его имени.