Начальная фраза строки 7: «И заболевший от благополучия» могла говорить о том, что модель поведения могла выражать спонтанные и немотивированные поступки юноши, которые приносили не мало хлопот и проблем поэту. Поэтому поэт искал пути не столько, как избавиться от чужих проблем на свою голову, а как их максимально «смягчить».
Стоит обратить внимание на широко распространённый в «елизаветинскую» эпоху оборот речи строки 7: «a kind of meetness», «своего рода соответствие». В данном случае, он является ключевой точкой, на которую опирается риторические формы последующих строк сонета. Именно об найденном «соответствии» идёт речь в строке 14, которое в ней обозначено местоимением «him», «его». Подобные приёмы сделали сонет 118 «труднопонимаемым» для неискушённого исследователя и переводчика.
В третьем четверостишии поэт переходит к повествовательной модели, предоставив читателю в распоряжение свой индивидуальный жизненный опыт.
Третье четверостишие представляет собой одно многосложное предложение, в нём строки 9-12 следует рассматривать вместе для прочтения подстрочника.
«Thus policy in love, to anticipate
The ills that were not, grew to faults assured,
And brought to medicine a healthful state
Which, rank of goodness, would by ill be cured» (118, 9-12).
«Поэтому политика во влюблённости — предвосхищать
Невзгоды, чтобы не были взросшими, вменяя их виной,
И приводя медициной в здоровое состояние (вспять),
Какими оценивал добродетели, желая от зла вылечиться (оной)» (118, 9-12).
Строки 9-10 наглядно демонстрируют «шекспировское» правило «двух строк», когда одна строка переходит по смыслу в следующую: «Поэтому политика во влюблённости — предвосхищать невзгоды, чтобы не были взросшими, вменяя их виной». Глагол «to anticipate» переводится, как «предвосхищать», «предвидеть», он является ключевым, так как логически определяет поведенческую модель: «policy in love», «политику во влюблённости». Само понятие «политика» в данном контексте представляет собой как «стратегию», так и «тактику».
В строках 9-10, повествующий бард предлагает предугадывать невзгоды, чтобы они не выросли в «sensual fault», «чувственную вину» виня за это себя и в тоже время укоряя других.
— Но каким образом, гению драматургии 16-го века и простому филистеру 21-го века предвосхитить свои невзгоды? Вот в чём вопрос! По-видимому, автор сонета 118 обладал даром предвосхищения, хотя не могу за это полностью поручиться, ибо невзгоды окружали поэта при жизни и не давали покоя после смерти.
«And brought to medicine a healthful state
Which, rank of goodness, would by ill be cured» (118, 11-12).
«И приводя медициной в здоровое состояние (вспять),
Какими оценивал добродетели, желая от зла вылечиться (оной)» (118, 11-12).
В строках 11-12, повествующий бард далее развил тему «невзгод»: «И приводя медициной в здоровое состояние (вспять), какими оценивал добродетели, желая от зла вылечиться (оной)».
Можно предположить, что поэт оценивал пришедшие невесть откуда невзгоды сообразно своими добродетелями, несомненно, слепо веря во вселенскую справедливость. Но можно ли, объективно самому себе оценить пришедшие невзгоды; и при этом, дать самостоятельно объективную оценку сравнивая, в какой степени невзгоды соответствуют собственным добродетелям? Однозначно, без помощи психоаналитика, здесь, никак не разобраться.
Конечная цезура строки 11 была мной заполнена наречием в скобках «вспять», которое разрешило проблему рифмы строки. Конечная цезура строки 12 была заполнена архаичным библейским словом в скобках «оной», что означает «той», которое установило рифму строки. Следуя, текстам Святого Писания, от зла и ненависти можно «вылечиться», только любовью.
Рассматривая фразу строки 11 сонета 118: «brought to medicine a healthful state», «приводя медициной в здоровое состояние» в контексте исторической эпохи тогда, когда она была написана, то это могло выглядеть, примерно так: придворные аристократы ездили «лечить» свои невзгоды и нервные заболевания на радоновые горячие источники в Европу, как это было описано в исторических летописях и хрониках.
В заключительном двустишии, представляющим собой одно предложение повествующий подводит черту всему вышенаписанному. Характерно, но последние две строки сонета 118 в своём написании, следуют классическому канону чисто английского сонета, позднее названного «шекспировским».
«But thence I learn, and find the lesson true,