Эти молодые люди обращаются с обыкновенными гражданами очень высокомерно. Они смотрят на них с высоты своей нищеты с величайшим презрением, и надо думать, что это презрение ослепляет простых обывателей, потому что их уважение к художникам чрезвычайно велико. В Англии на этот счет совсем иначе. Там дочь простого лавочника сочла бы унизительным для себя выйти замуж за художника… Эта страна поистине рай для художников».
Подобно другим молодым парижским художникам, Теккерей жил в Латинском квартале. Он занимал небольшую, скромную квартиру, где по вечерам нередко собирались его многочисленные знакомые и приятели из веселого мира искусства. «В таких случаях – рассказывает один из знакомых Теккерея по Парижу, – квартира его превращалась в ад, правда, чрезвычайно веселый, но все-таки ад: табачный дым тучей стоял в комнате, и сквозь него смутно виднелись как видения многочисленные гости, разместившиеся кто на столах, кто на диване, кто на стульях. Быстрый, всеобщий говор не умолкал ни на минуту и только время от времени прерывался хохотом, от которого дрожали стекла в окнах. Под влиянием выпитого вина все бывали страшно возбуждены, лица были красными, глаза сверкали. Все жестикулировали ужасно. Разговоры иногда сменялись хоровым пением…»
Теккерею нравилась эта жизнь богемы. Много лет спустя, когда романист уже был на вершине своей славы, он все еще вспоминал с удовольствием об этой поре своей жизни. «Я люблю, – говорил он, – так называемую богему и тех, кто похож на этот сорт людей. Я видел на своем веку всякого рода людей – герцогов, лордов, писателей, актеров и художников – и должен признаться, что из всех мне нравятся более всего художники и вообще всякого рода богема. Они более просты и естественны. Они носят длинные волосы, если хотят, и одеваются небрежно и в то же время живописно…»
Теккерей вообще очень любил Париж. Он впоследствии часто приезжал туда на короткое время из Лондона, чтобы немного «освежиться». Но то, что ему нравилось в Париже, были не развлечения его, в особенности не тогдашние французские политические учреждения, о которых он отзывается в своих статьях того времени чрезвычайно резко. Реакционная политика Луи-Филиппа и жалкая хартия 1830 года, о которой тогда так много трубили, глубоко возмущали его. Не менее возмущался он и французскими общественными нравами, насколько они проявлялись в судебных процессах или в романах таких писателей, как Жорж Санд. Париж ему нравился, потому что он тогда был, по его собственному выражению, «раем для художников». Ему нравились в французах их артистический вкус, их любовь к прекрасному. Ему нравились в столице Франции ее красота, изящество, масса картинных галерей, прекрасные общественные здания, великолепные памятники и фонтаны и мягкий в сравнении с Лондоном климат.
Занимаясь в Париже специально живописью, Теккерей по временам не пренебрегал и литературой. Он посылал время от времени в английские и американские газеты статьи, полные энтузиазма, о тогдашней французской выставке, критические заметки о современных ему французских писателях, очерки из жизни парижских художников, отчеты о шумных судебных процессах, волновавших тогда Париж, и тому подобное.
К этому же времени относится и начало знакомства Теккерея с Диккенсом. Познакомились эти будущие светила английской литературы при очень курьезных обстоятельствах. Диккенс тогда печатал своего «Пиквика», уже первые выпуски которого производили фурор, и нуждался в художнике для иллюстрирования текста. Когда Теккерей узнал об этом, он явился к нему с образцами своей работы и предложил свои услуги. Диккенс, подумав немного, отказался принять предложение молодого художника. Теккерей впоследствии добродушно признавался, что «Пиквик» был очень счастлив, что не он его иллюстрировал.
Глава IV. Ранние произведения Теккерея
Мы заметили выше, что Теккерей, занимаясь в Париже специально живописью, время от времени помещал в английских и американских периодических изданиях небольшие статьи, большею частью критического характера – о литературе, искусстве и общественной жизни современной ему Франции. Это, если не считать его статей в университетских журналах, и были его первые опыты литературной деятельности, в которых, однако, нет ничего выдающегося. Первым замечательным и оригинальным произведением Теккерея была пародия на появившийся тогда роман Булвера-Литтона «Евгений Арам» под названием «Елизавета Броунригг». В этом сочинении, напечатанном в «Журнале Фразера» в конце 1832 года, впервые проявился его могучий сатирический талант. Крайний сентиментализм и другие слабости школы Булвера-Литтона были выставлены и осмеяны в этом первом выдающемся сочинении Теккерея с вполне заслуженной ими беспощадностью.
В том же году, когда появилось первое значительное произведение Теккерея, произошел и крупный переворот в его жизни. Став совершеннолетним, он вступил во владение оставшимся ему после смерти отца наследством, которое составляло капитал в 200 000 рублей, или годовой доход в 5000 рублей. Тогда же Теккерей окончательно убедился в том, что из него никогда не выйдет порядочный художник, и решил посвятить себя всецело литературной деятельности. Ввиду этого он переехал из Парижа в Лондон и, не довольствуясь уже зависимым положением журнального и газетного сотрудника, задумал самостоятельно издавать журнал. В Лондоне тогда выходила еженедельная литературная газета «Национальное знамя», которую издавали виноторговец в компании со священником, бывшим университетским товарищем Теккерея. Теккерей приобрел эту газету, и, как он думал, очень выгодно. На самом же деле он был самым жестоким образом обманут своим любезным университетским товарищем, который, уговаривая его купить газету, имел только одну цель, а именно – выгодно разделаться с предприятием, которое грозило разорить его. Несмотря на то, что Теккерей очень много работал для этой газеты и потратил на нее уйму денег, публика оставалась к ней равнодушна. Надежды, которые Теккерей возлагал на газету, не оправдались, и уже через год, то есть в начале 1834-го, он должен был прекратить ее издание. Эта неудача сильно обескуражила Теккерея, и он в течение двух лет очень мало писал. Но в 1836 году он уже снова выступил в роли издателя, очевидно все еще надеясь на успех в этой заманчивой, хотя и рискованной деятельности. Это второе предприятие было затеяно в больших размерах. Вместе с отчимом своим, майором Смитом, Теккерей образовал акционерное общество под названием «Столичная газетная компания» с капиталом в 600 000 рублей. Цена каждой акции была назначена в 100 рублей. Директором компании был выбран Смит как обладатель наибольшего количества акций. Компания купила прозябавшую газету «Общественный леджер» и, переименовав ее в «Конституционный и общественный леджер», выпустила первый номер под таким названием 15 сентября 1835 года, в тот самый день, когда пошлина на периодические издания была понижена.
Направление этого органа было крайне либеральным. В нем были выдвинуты требования полной свободы печати, расширения избирательного права, закрытой баллотировки, равенства прав всех пред законом и полной свободы вероисповедания. Многие выдающиеся представители тогдашней передовой партии публично заявили о своей готовности поддержать новый орган и содействовать его широкому распространению. Теккерей в этом издании взял на себя роль парижского корреспондента. Его парижские письма начали печататься 24 сентября 1836 года и продолжали выходить до весны следующего года. В них мало замечательного, но они характерны своей резкой критикой, направленной против июльской монархии, и горячей проповедью либерализма. Это второе предприятие Теккерея закончилось еще более печально, чем первое. Несмотря на блестящее начало и на обещания поддержки со стороны многих, новая газета Теккерея не могла преодолеть апатии и косности публики, которая предпочитала старые газеты больше по привычке, чем по убеждению. Последний номер «Конституционного и общественного леджера» появился 1 июля 1837 года. Он был с траурной каймой по случаю смерти короля и содержал заявление от редакции о прекращении издания. В значительной степени эту неудачу можно объяснить неопытностью издателей и недостатком капитала у них. Теккерей потерял на этом втором предприятии тот остаток своего наследства, который он успел спасти от первого. О новых самостоятельных изданиях, конечно, и думать уж нечего было. Приходилось сделаться опять простым журналистом-сотрудником.