- Труда было положено много, - согласился я, пытаясь в воображении представить все эти грандиозные творения. - И как? Помогло?
- Пожалуй, не очень... - вздохнул Шерстун. - В верхнем мире все осталось по-прежнему, вернее, все так же становилось хуже и хуже. Да и тут, не смотря на принятые предосторожности, гномы никак не могли отделаться от чувства опасности. Наверху они строили неприступные бастионы, а внизу - прорубали обманные ходы, но это не прибавляло им спокойствия, лишь вызывало еще большую враждебность со стороны тех, кто не мог спрятаться под горами, как они.
- Что же там такое происходило, что ничем нельзя было помочь? И почему гномы не пустили сюда тех бедолаг?
- Те сами не захотели, слишком любили они то, что не могли взять с собою под землю, и не желали это оставлять...
- Я прекрасно их понимаю, - нетерпеливо встрял я, - но одного так и не понял: что за зло явилось в мир, раз тот волшебник был не причем. И имелось ли какое-нибудь обличие у того зла?
- Не знаю, - пожал ушами Шерстун. - Из кроллей его никто не видел. Да и там, говорят, не каждый мог его разглядеть. Но он...
- Волшебник?
- Да. Тот, самый странный из них, доселе предпочитавший оставаться в стороне, сумел это сделать и даже заявил, будто знает: как все уладить. Для этого гномы должны были открыть ворота и пропустить его к озеру, оставив там одного, насколько потребуется. Не видя другого исхода, гномы согласились. Но сами приближаться туда не стали, и что там произошло, осталось для них неизвестным. Сперва под землей было удивительно тихо, лишь на какой-то миг, вроде, темноту пронзила яркая вспышка, которую увидели или почувствовали даже на этом берегу. Но потом темень еще больше сгустилась вокруг, и тишина сделалась еще более кромешной. А спустя некоторое время, показавшееся всем невыносимо долгим, наверху вдруг ударил гром, горы содрогнулись до самых глубин, а потом все стихло, подобно умершему стону.
Гномы нашли волшебника возле открытых ворот почти бездыханного, но, как они вспоминали после, глаза его торжествующе светились, и свет этот чем-то напомнил им жуткий огонь озера. “Свершилось! - проговорил он. - Подчинившись моей воле, зло уничтожило самое себя. Закрывайте ворота. Надеюсь, больше не придется их открывать”.
- Это была правда?
- И да, и нет. Неведомый источник бедствий, вроде, исчез, но слишком велик был понесенный урон за время его владычества на земле. Прежние, беззаботные времена так и не вернулись на нее.
- А что с волшебником? - спросил я, пока, после услышанного, язык не поворачивался назвать его “злым”.
- Наверху его провозгласили своим властелином. И он согласился, тогда казалось, скорее из снисхождения, нежели действительно из желания власти над другими... Но, так или иначе, в глазах своих новоявленных подданных теперь он был могущественным повелителем и бесстрашным героем. Другие же волшебники, его... - кролль задумался, видимо, подбирая какое-то редко произносимое, полузабытое слово.
- Коллеги, - подсказал я.
- Да. Почему-то именно так они называли друг друга. А ты откуда знаешь?..
Я лишь пожал плечами в ответ. В нашем городке все кому не лень, от лекарей и мировых судей до подметальщиков и золотарей, величали подобным образом своих собратьев по профессии. Во времена же, описываемые Шерстуном, словами, смысл которых для большинства мало понятен, видимо, попусту не разбрасывались.
- Так вот, - продолжил кролль, - его коллеги, раньше поглядывающие на него свысока, переменили свое пренебрежительное отношение к нему, однако, не торопясь петь ему хвалу в хор остальным. Да и среди гномов потихоньку стали поговаривать, что вовсе не он подчинил себе Озеро, а совсем наоборот. И все произошедшее и происходящее - только ему в угоду.
- Озеру? - удивился я. - И кто же оказался прав?
- Похоже, как всегда, те, кто полагал худшее. Слишком могущественную силу призвал он тогда себе на подмогу. И, одержав победу, она не сгинула без следа, а затаилась в дальнем, заброшенном уголке подземной страны. Сам же он либо в то время еще не знал об этом, либо просто скрывал, догадываясь, что рано или поздно она ему пригодится. Однако между ним и большинством подгорного народа уже пролегла трещина недоверия. Из чудаковатого мага он постепенно превращался в грозного владыку-колдуна, которого больше не смущали восхваляющие речи и рабская услужливость со стороны единомышленников, среди которых, кстати, нашлись и гномы, но их, по счастью, оказалось совсем немного, большинство послушалось мнения своих старейшин. Малейшее же с ним несогласие пробуждало в нем гнев. Все чаще и чаще он напоминал сомневающимся, что, когда остальные опустили в бессилии руки, он один решился действовать и сделал все правильно, так нечего теперь его учить... Замок его обрастал все новыми укреплениями, и к его воротам стекались все новые толпы, вооружаясь и собираясь в огромное войско.