Взглядом я простился со всей здешней обстановкой, к которой, как ни странно, за столь короткий срок даже успел немного привязаться. Час был еще ранний, и казалось, что вещи вокруг продолжают сон, привыкнув потакать обыкновению хозяина, который в это время, наверняка, всегда спал. И ложился он, я думаю, каждый раз глубоко за полночь, ведь ночь - лучшее время для раздумий. Но для моего дела утро подходило больше.
Пристроив поудобнее на спине узел с провизией, я перешел расщелину по живому мосту и зашагал по еще влажной траве к светлой нити дороги, бегущей к городским стенам, а потом - мимо них вдаль и вдаль. Холмы остались позади. Шагалось легко, словно упругая лента пути сама неслась мне под ноги. Был тот утренний час, когда небо уже просветлело, и было видно далеко вокруг, но краски земли казались спокойными и мягкими, не то что когда солнце повыше поднимется над горизонтом, и они засияют в полную силу, сделавшись яркими и резкими. Тогда впору будет надвинуть шляпу на самые глаза, чтобы их не слепило. А вообще, что и говорить, иной раз такая дорога обернулась бы в одно удовольствие. Чистое небо предвещало хорошую погоду. Не было бы только слишком жарко.
Вдоль обочин потянулись возделанные поля, и за их золотистым морем уже едва возвышались верхушки холмов и замок на них в ореоле брызнувших наконец во все стороны солнечных лучей. По левую руку остались городские стены. Флюгера на шпилях многочисленных башенок неподвижно замерли в безветренном воздухе. Насколько мрачной казалась минувшая ночь, настолько безмятежным выдалось утро. Лучшее время, чтобы, нежась в постели, досматривать какой-нибудь приятный сон. Но ничего, для начала пути - тоже сойдет.
Обогнув городскую стену, дорога сильно запетляла, несмотря на то, что последний холмик давно уж остался сзади, и местность кругом была абсолютно ровной. “Похоже, - отметил я, - все, кто по ней ни ездит, заглядывают в каждую забегаловку, что попадается на пути, а мимо знаменитого вингремского кабачка “Двенадцать ульев” уж точно не промахиваются. Видно, таким образом ее и проложили когда-то. И вдобавок, не к радости своей я убедился, что зря понадеялся, будто таким путем быстренько окажусь у реки. Берег, может, и близко, только не ясно: как к нему выйти. Дорога, судя по всему, вовсе туда и не стремилась. Пора было с нее свернуть.
Так я и сделал. Да этот путь получился совсем уж путанным. Он еле протискивался между бесчисленными огородами и молчаливыми строениями, еще дремавшими в лучах не так давно показавшегося солнца. Стены и заборы, то и дело вырастая поперек дороги, никак не хотели пропустить меня куда нужно. “Не хватало еще разбудить всех окрестных собак, чтобы они залаяли в один голос”, - забеспокоился я. Но они, как оказалось, имели такой же мирный нрав, как и все остальные местные обитатели, и потому крепко спали, не видя причин тревожиться из-за случайно заблудившегося путника. Забрел сюда - его дело.
Наконец, мои плутания увенчались успехом, и я очутился на безлюдном и заросшем берегу реки, неожиданно широкой и тонущей в тумане, который разом напомнил: куда же, действительно, лежит мой путь. Все посторонние мысли в один миг выветрились из головы, и только одна теперь крутилась в ней. Хоть и не сулило особых радостей то, что скрывалось за полоской дальнего берега, смутно темнеющей над туманной дымкой, все равно необходимо было как можно быстрее там очутиться. Да только как это сделать? Кругом ни души. Даже заборы и сараюшки скрылись за прибрежными зарослями ив. И поэтому место показалось совершенно глухим, будто некому и незачем было здесь появляться.
- Не видать что-то никого, - вслух сказал я, присвистнув. - А чего тут удивляться! Сам ведь заметил, что лучшее время для снов...