Слабое движение воздуха принесло первый шелест так долго молчавшего леса. Незримая волна уже бежала по отдаленным его окраинам. Не так стремительно, но неотвратимо. “Забудь про дерево, - отчаянно приказал я себе. - Скорее под арку! Там лес кончается. Если успеть, то бояться будет нечего...” Едва высунув нос из укрытия, я почувствовал себя беззащитным и беспомощным. Еле удалось выдернуть застрявшие между камнями плечи. Вот как страх помог мне сюда втиснуться. Не почувствовал даже. А может, дерево все-таки успело исполнить часть задуманного. Хорош бы я был, окажись его корни чуть попрочнее.
Эти мысли прибавили мне прыти, и я, не задумываясь, ринулся бежать, перепрыгивая темноту по островкам лунного света. И тут лежащая поперек дороги тень ветки вновь угрожающе дернулась. “Не оборачивайся! - твердил я себе в такт собственным, больно отдающимся во всем теле шагам. - Даже на арку смотреть нечего. Можно только сквозь нее, туда, где спасение”.
И вдруг сзади прозвучал короткий... нет, на этот раз даже не скрип и не треск, а самый настоящий крик, полный злобы и боли. Земля конвульсивно дернулась, будто в нее ударило и воткнулось что-то тяжелое и острое. Лишь перебежав тень по ту сторону ворот, я не выдержал и обернулся.
Исчезнувший было туман снова выползал из низин. Лунные тени причудливыми ночными существами ложились на него. Но он не успел еще совсем скрыть то, что произошло. Дерево торчало над ним, по-прежнему освещенное луной. Но как непохоже оно было на себя прежнее. От него остался один лишь ствол, и тот вполовину зиял широченной дырой, открывающей пустое нутро. А ниже уже начала погружаться в туманную пелену обломленная ветка, лежащая у каменной стены. На земле она казалась еще больше и походила на отрубленную руку великана, вонзившую в нее пальцы. А один из громадных сучьев застрял в трещине, где я недавно прятался. Ну и повезло же мне! Додумайся оно до этого раньше... Но дерево опоздало. Лесного духа больше нет. Страж, долгие века охранявший этот путь, погиб, не сумев исполнить свое предназначение. И причиной тому послужил какой-то непрошеный гость, жалкая букашка. Я не знал: печалиться мне или гордиться, - знал одно: надо скорее уносить ноги.
Я бежал по подернутой дымкой прогалине, путаясь в мокрой траве. Лес пробуждался, злобно шелестя мне вдогонку. Видимо, наступила минута, когда его глубокий сон становился чутким, и, вздрогнув, он вспоминал: зачем вырос здесь, - отчего по нему словно прокатывалась болезненная судорога. И любой пришлый, оказавшийся в нем в этот момент, был обречен. Вот и сейчас меня наконец увидели, не только одинокий страж, но и все-все остальные. Скрипели ветки, потрясая клочьями висевших на них мхов, вытягивался к поляне терновник. Но я не видел ничего этого, ибо находился к лесу затылком. И чем больше он оживал, тем дальше я от него был. Споткнувшись, я кубарем скатился по травянистому склону, сбивая на себя росу. Все! граница леса пересечена. Можно не так торопиться. Его и не видно уж почти... Я внимательно посмотрел назад.
Позади царила тьма. Черная, колышущаяся стена леса едва выглядывала из мешавшегося с темнотой тумана. Она казалась спиной живого существа, пытающегося выбраться из невидимых сетей. А может и правда, сейчас там двигался и ворочался кто-то незримый. “Довольно, - одернул я себя. - Это все равно что, проснувшись, пытаться досмотреть приснившийся кошмар. Может быть, просто ветер шумит. Надо же! Навидавшись такого, испугаться самого обыкновенного шелеста ветра в ветвях. Хотя не менее глупо после всего пережитого продолжать искать всему обыденные объяснения. Вдруг в здешнем воздухе до сих пор витает дух того, кто обитал тут очень-очень давно... Хватит об этом! Как бы то ни было, надо убираться отсюда подальше, чтобы этого проклятого леса вообще не видеть. Дождусь рассвета, благо летняя ночь не так длинна. Осмотрюсь, перекушу, и спать, спать...”
Глава восьмая. Сети под мостом
Яркий свет пробивался даже сквозь плотно сомкнутые веки, потому закрытые глаза вместо черноты застилала янтарная пелена, похожая на густой мед. И запах вокруг был медовый. Я медленно-медленно открыл их, чтобы не ослепнуть с непривычки. Что и говорить, успел я от такого поотвыкнуть, блуждая в затхлых лесных потемках. А теперь над моим лицом колыхалась высокая сочно-зеленая трава, в которой пестрели пахучие полевые цветы. Я полной грудью втягивал чистый воздух. Колдовство чащоб кончилось, можно дышать спокойно. Рядом из травы торчал снятый сапог, впервые за несколько суток я дал своим напутешествовавшимся ногам отдохнуть от обуви. Пустое голенище темнело, словно вход в нору какого-нибудь не слишком чистоплотного зверя, и этот зверь представлялся мне мерзким и страшноватым. Таким, как, скажем, недавний знакомец Выколиглаз. Это жилище вполне бы для него подошло, будь он раз в сто поменьше или мой сапог раз в сто побольше.