Спускался я уже на ощупь, потому что ступеней не было видно. “А вдруг гринг прознал: где мои припасы, и устроил там засаду?” - мелькнуло у меня в голове, но я отогнал эту мысль. Если от водяного еще можно убежать, то от голода и холода не убежишь. По счастью, туман, клубами поднимавшийся над рекой, не успел полностью окутать мост, серевший над его белесыми завитками. В темноте будто все поменялось местами. Твердь сделалась темной, а бездна оказалась словно сотканной из светлой, рыхлой ваты. “Вот, путь назад отрезан уже трижды”, - подумал я, глянув на провал. Осторожно-осторожно я приблизился к краю трещины, рисуя в своем воображении горькую картину, что сейчас вместо узла с моими запасами найду следы пиршества диких лисиц и прочих лесных воришек, оставивших от него одни жалкие обрывки, а то и вовсе ничего. Но к собственной радости я оказался не прав. Он лежал на том же месте и с виду совершенно целехонький. Я не удержался, чтобы не проверить это, развязав его и прощупав содержимое прямо тут, на мосту. Первым делом руки наткнулись на предмет, который я и не сразу определил, а когда понял, то несказанно обрадовался: “Так вот она где - моя шляпа!” Я и забыл, что запихнул ее сюда. Думал: она в реке потонула, - а нет!.. Я тут же нахлобучил ее на голову, благо, жаркий день давно уже уступил место ночной прохладе. Теперь верная спутница в моих скитаниях снова была со мной. И съестного на пару дней еще хватит. Можно продолжать путь.
*****
Ночь прошла спокойно. Набрав смолистого лапника, я развел жаркий костер, наплевав, что мой огонь среди не очень густых деревьев на склоне будет виден далеко-далеко. Я не знал и думать не хотел: кого мне бояться. Грингу теперь не до меня, коли он прекратил за мною охоту. Много раз после нашего нелицеприятного прощания мог бы подкараулить, да не стал этого делать. Значит, отпало желание - и поделом! Только мрачные его предостережения насчет пути через горы не давали мне покоя. Зато у костра я хорошенько обогрелся и обсушился, и к утру был полон сил продолжить путешествие, куда бы дорога ни вела.
А вела она все выше и выше. После бесконечной лестницы в скалах тракт снова нырнул под сень деревьев, и их кроны скрыли от глаз снежные вершины, к которым он стремился. Но от этого подъем казался еще более длинным. И тропа стала неудобной. Ее покрывало множество круглых камешков, которые перекатывались под ногами, и те ехали по ним, как по льду. То и дело приходилось придерживаться за ветки, свисавшие к дороге, чтобы не оступиться и не покатиться в низ к самой реке, ведь неизвестно: когда остановишься на этом “скользком” пути. Зато здешний лес после затхлого Сумрачного Приюта казался прекрасным сказочным замком - просторный, светлый, с могучими колоннами-стволами в солнечных бликах, полный ягод и грибов, которыми я, кстати, хорошенько подкрепился, когда пришло время сделать привал. Уплетая за обе щеки приготовленный обед, я подумал: как здесь славно. И почему люди покинули эти края? Жили бы себе да жили... Заколдованных чащоб на том берегу отсюда даже и не видно. Нет, вовсе не они виной тому, что этот край опустел. Я настороженно заглянул вглубь древесной колоннады. Все тихо. Угрозы ждать вроде бы неоткуда. Но в душе вдруг проснулась смутная тревога. Словно бы ее ядовитая капля была растворена в этом чистом, приятно пахнущем хвоей воздухе.
Когда день перевалил за половину, лес расступился. Впереди будто распахнулись широкие ворота в страну горных лугов. Трава тут была не так высока, как на полях за Фаресдоргскими чащобами, зато цветов еще больше. Совсем не похожих на те, что растут внизу. Здесь, на высоте, от снега до снега времени совсем мало. И каждый стремился успеть явиться миру во всей красе. Я долго и внимательно разглядывал их, стараясь запомнить, а потом поднял глаза вверх и над всей этой пестротой увидел серые безжизненные камни, придавленные тусклым подтаявшим снегом. Сверху подул холодный ветер. “Точно надгробие над цветущей могилой”, - мрачно подумал я. Не хотелось идти туда, но тракт продолжал подниматься вверх, круче и круче, то и дело перерастая в бесконечные лестницы вроде той, что начиналась от Старого моста. Все реже попадались островки зелени. Высокогорные луга сменились каменными осыпями. Теперь вокруг было голо и неуютно, негде укрыться от пронизывающего ветра или какой другой напасти. Я присел на высокую и узкую ступень, чтобы дать отдых ногам и самому отдышаться.
С высоты как на ладони открылось то, что осталось позади. И зеленый склон и лес вдоль него отсюда казались лишь двумя узкими полосками. Ниже серебристой молнией прорезала равнину река, которую темным штришком пересекал мост. И за дальним ее цветущим берегом, точно отражение в гигантском, во все небо зеркале, опять вставали горы, еще более угрюмые и мрачные, чем эти. Их вершины, будто исполинские сточенные когти, царапали небосвод, а под ними простерлось плато, к подножию которого я вышел после злополучных Фаресдоргских чащоб. Оно возвышалось над приречными лугами примерно на пятьсот-семьсот футов, я же успел подняться гораздо выше и без помех мог увидеть: что скрывалось за той стеной из скал. Плато выглядело абсолютно голым: никакой зелени, жухлая пустыня, кое-где покрытая какими-то ржавыми пятнами. Казалось, что они шевелятся, или это просто дрожал нагретый воздух - с такого расстояния очень трудно уловить. В общем, не было удовольствия его разглядывать и ни малейшего желания когда-нибудь там оказаться.